А наш мато-якки, отсидев еще сутки, откинулся на свободу с чистой совестью, искупив все свои вольные и невольные прегрешения перед уголовным Уложением империи.
– Мартышек-то наказал? – обозначил я окончание разговора.
– Да не по масти мне о мартышек мараться. Со старшим порешали… – он скупо кивнул в ответ. – Но за заботу прими мое душевное. Ты, начальник, совет добрый услышишь?
– Отчего ж не услыхать? Не пренебрегаю советами. Добрыми.
– Ходишь ты хорошо. Тихо ходишь, землю не трясешь. Но в следующий раз и висок чистый спрячь. Вас, копачей, все равно по повадкам издалека видно, так хоть высшую семью не засветишь. Кто же поверит, что такого полета птица просто так в наше болото заглядывает?
– Благодарствую, – совет и вправду оказался уместен: в столице чистый висок куда больше привлекает внимание любопытных, чем любая, даже самая «говорящая» татуировка. Иса испокон веков курировали государственный сыск, в нашем роду хватало знаменитых следователей, и если поисками пропавшего преступного элемента займется детектив с чистым виском, пусть молодой и неопытный, – ассоциации неизбежно возникнут. Не стоит заранее пугать обитателей городского дна вниманием к ним члена высшей семьи, даже если действую я неофициально. – За что такой щедрый дар?
– А за зубы отдарок. За зубы, которые один малец выставил другому, – он сморщился в искренней улыбке. – Правильного пацана вырастим, а могли бы и упустить.
– Ну, – я холодно усмехнулся, – кто старое помянет…
– А кто старое забудет… – матерый волчара оскалил пеньки клыков. – К удаче была ваша стрелка. Бывай, копач. Думаю, больше не свидимся.
– На Судьбу надейся, но сам не плошай, – стремительно удаляющаяся к выходу спина ничем не выдала, настигли ли ее ли мои слова.
Да… дело не простое, многое в нем намешано. Тут и проклятия, и отравления, и несправедливо брошенные за решетку честные обыватели, и высказанные вскользь намеки. Вряд ли мато-якки что-то выдумал, эта публика не склонна ко лжи, если старшие велели донести до адресата правду. Да и за базар я смогу заставить отвечать. Так, пора переключаться на человеческую речь, а то еще вверну некстати жаргонные словечки в приличном обществе, они ведь привязчивы.
На столешницу почти неслышно опустились широкая чашка, звякнуло блюдце с поджаренным, как я люблю, хлебцем, подставленное вплотную.
– От заведения, – струйка какао, низвергаясь из изогнутого носика кувшина, напоминающего формой распространенный на северо-западе кумган, дохнула горьковатым паром. – С возвращением, господин.
– Здравствуй, Умин.
В кабинет проникают сиреневые сумерки. Как люблю я этот особенный свет, свойственный лишь Бахару… На столе разложены карточки с изображениями пропавших, такие заводят в управе на всех подозрительных жителей. Элегантной каллиграфией змеится текст описания. Содержимое сумки досконально изучено, но ясности это не прибавило, и я еще раз перечитываю все сначала.
«Боно – 36 лет, рост 160 см, сложение плотное, волосы русые средней длины, глаза карие, близко посаженные, нос длинный с горбинкой, имеются следы переломов, губы тонкие, крепко сжатые, нижняя оттопырена. Отсутствуют зубы 2, 3 и 6 слева вверху, 3 и 5 слева внизу, по классификации. На левой руке отсутствует кисть, правая лишена трех пальцев: большого, указательного и мизинца…
Фэньдайшунь Кайкандрипало – 70 лет…»
Так… понятно. Смотрим сводный отчет. Тот же почерк, что и в карточках. Какие интересные специалисты служат мато-якки! Что у нас тут? Все пропавшие исчезли с рабочего места. Кем могут работать калеки и уроды? Угумс. Нищими, конечно.
Для меня тот факт, что попрошайки организованы строгим образом, не стал сюрпризом: в прочитанных авантюрных романах это частенько обыгрывалось, да и обычная логика подсказывала разумность централизации и координации их действий. Весьма прибыльное занятие – взывать к милосердию обывателей и этим улучшать их собственный образ в их собственных глазах. Вот так кинет кто монетку «убогому» – и уже вроде бы и в зеркало на себя сможет смотреть без стыда за моральный облик… Странно, но в квартале Ворон я не видел этих представителей древней профессии, занимающей далеко не самую последнюю ступень в иерархии низового сообщества. Можно предположить, что был невнимателен... Нет, не вспомню ни одного трясущего культями и язвами побирушку.
Шестеро. Шестеро нищих, вроде бы немного. Их исчезновение вряд ли заметили обыватели, но если криминальное дно встревожено пропажей своих работников, то дело тут нечисто. Обязательно нужно поговорить хоть с кем-нибудь из попрошаек. Но где их искать? Пожалуй, стоит спросить совета у наставника, ему, в отличие от меня, ведом образ жизни простого горожанина.