Не от мира сего

Затем они взлетели выше облаков вдвоём с гладкокожей смуглой пери, а у той блестящие, манящие прекрасные глаза, и вот, отвечая на его тайные мысли, чадра слетела вниз, и он узнал вожделенную мавританку.

Это был упоительный полёт, и Бурбелла, молодой, горячий, смело обнимал упругое тело. С наслаждением кувыркались они в нежной пелене облаков, словно в алькове, прикрываясь дымчатой зефирной завесью! А потом ему стало хорошо, да так, как никогда не было, и не хотелось ничего иного…

Очнулся Бурбелла на следующее утро. Солнечные лучи не пробивались напрямую, но в их отражении был хорошо виден пустой гамак. Также около столика с кальяном на ковре ясно и отчётливо вырисовывалось полное отсутствие кого-либо живого. Состояние души и тела отставного мачо сейчас было расслабленное, умиротворённое до неприличия. Ну, правильно, после таких-то снов! Надо же, не жена приснилась, хотя она уже как с неделю в отъезде, а эта шоколадная Мавра, которая весь вчерашний вечер угрожала, высмеивала, унижала, подвергала обструкции и третировала достойнейшего представителя отряда служивых. Пусть и бывших служивых.

Покрутив удивлённо головой, всё ж таки далеко не в пубертатном возрасте, а сны, как у прыщавого сверхэнергичного юнца, он с удовольствием допил из кувшина вино и направился к выходу.

Выйдя в дворовые владения пустыни, Бурбелла поневоле зажмурился, уж очень ярко бликовал песок, отблеск солнечных лучей бил в глаза нещадно, хорошо в барсетке были «хамелеоны». Очень даже, кстати, пригодились. Нацепил их, и жить стало легче.

Всё у той же кривой как ятаган пальмы, он обозвал её турецкой, всё «те же и оне же». Возбуждённо подвывая, протягивал конечности роланг, обвивая шею, рядом с его башкой покачивал чёрной гранёной мордой аспид. Мертвящий взгляд пресмыкающегося, вызывающий озноб у нормальных людей, и шипящий присвист добавляли особый шарм находящемуся рядом с вараном и неуклюже поднимающему своё мёртвое тулово куску плоти. Вараша тоже выражал эмоции, но молча и по-своему: высовыванием длинного чёрного раздвоенного языка на полметра, постукиванием хвоста с костяным звуком по неудачному результату природной селекции — турецкой пальме. Ему пока ничего и не оставалось делать, был скован в движениях, мешал неспешно пытавшийся воспрянуть роланг.

Повинуясь внезапному порыву, мачо Пиббоди подскочил с фасада к корячившемуся зомби и от души, словно заправский футболист, разрядил в выпяченный зад этого упыря всю накопленную за последнее время потенциальную энергию правой ноги.

Тот, пошатнувшись, энергично боднул пальму, потом сполз по стволу на ящера, при этом ободрал себе морду так, что стал ещё страшнее. Змей хоть и прятался, но тоже пострадал, так как попал между шершавой древесной корой и подобным материалом костюма роланга.

— Не сметь портить благородную гигантскую секвойю! — искренне заорал маститый защитник экзотических насаждений. С этим воплем бывший опер обрушил ещё один пинок на отвратительного варана, тот как раз задрал морду от тяжести осевшего на него мертвяка. Пинок получился знатный — у варана аж что-то хрустнуло «во внутрях», или это показалось победителю, но он уже перестал обращать внимание на этих «мертвоземноводных», ибо из-за угла показался Ирокез.

В беговых шортах и кроссовках, обнажённый поджарый торс в капельках пота, на голове бандана, на носу тёмные очки, ладони в бинтах.

— Ну, ты вчера-а и да-ал! — голосом одного из юмористов известного дуэта советской эстрады поприветствовал он, подбегая к выпустившему боевой пар Бурбелле, — и ещё! Если бы я не знал, что ты женат, высказал бы предположение о приличных людях, которые после таких ночных выкрутасов с дамами, делают предложения руки и сердца, печёнки и селезёнки…

Тут он прервал речь и всмотрелся в окружающую действительность более внимательно. У пострадавшей команды рептилий и их атамана видок был очень даже невесёлый. Роланг с лопнувшими брюками на широком заду стоял на карачках рядом с придавленным вараном, у которого выпучились «глазенапусы», и раздвоенный язык безжизненно свесился из приоткрытой пасти.

Разодранный змей тоже не производил впечатления живого, бессильно свесил заострённую морду словно галстук и не шевелился.

— И как это понимать? — хмуро поинтересовался хозяин, — за дело или просто подвернулись под руку?

— Под ногу. Подвернулись под ногу, — честно ответил каратель, — но за дело. За вчерашнее.

— Хочешь совет, ну, если ты, конечно, жить хочешь?

— Жить хочу. Что за совет?

— Беги отсюда подальше, пока Маридка не очухалась. Порвёт в клочья за такие художества или евнухом без анестезии сделает, а её в гневе даже я не смогу остановить.

Ирокез, похоже, не шутил, смотрел серьёзно, — ты давай мол, чудак, не тяни время.

Уже на выходе из калитки, вот ведь оперское прошлое, Бурбелла не удержался и спросил, — скажите, кто же всё-таки был этот таинственный вождь секты? Кто этот гуру?

Возникла пауза. Хозяин внимательно осмотрел дерзкого. Так рыбак выбирает червяка перед тем, как насадить на крючок.