Не отпускай меня никогда

– Если мама не возражает. Что с ней?

– Опять под кайфом.

Через некоторое время, расстилая для Грейс постель на кушетке, Рейлин сказала:

– Интересно. Раньше ты всегда говорила, что мама спит.

– Ага. А теперь мне надоело. Под кайфом – значит, под кайфом.

Глава 9. Билли

– Какая-то ты сегодня грустная, – сказал Билли, стоило ей шагнуть через порог.

Обычно Грейс сразу бросалась к своим танцевальным туфлям, но тут, словно в подтверждение своего унылого настроения, лишь стряхнула воду с маленького потрепанного зонта и плюхнулась на диван.

– Угу.

– Что случилось?

– Ничего.

– Грейс Фергюсон, с каких пор ты стала вруньей?

– Я не врунья! Зачем ты обзываешься? С чего ты вообще взял… А-а. Точно. Ну да. Наверное, все-таки случилось.

Билли сел на диван рядом с ней.

– Расскажи.

В глубине души Билли обрадовался такому положению дел и потому чувствовал себя виноватым. Он думал, что Грейс пулей влетит в дом, предвкушая новый урок танцев, а ему придется встретить ее плохими новостями – и этот радостный энтузиазм погаснет от его слов, как от ведра ледяной воды, и во всем опять будет виноват он и его невроз.

Шел дождь. Билли опасался привлечь внимание, поэтому танцевать можно было только на веранде… но над верандой не было навеса.

Может, ему повезет, и сегодня она забудет про танцы.

Грейс театрально вздохнула.

– Просто мистер Лафферти сказал…

При звуке этого имени Билли ощутил, как ускользает даже та малая толика спокойствия, которая позволяла ему с горем пополам пережить очередной день.

– Что тебе сказал этот отвратительный человек? Когда ты с ним разговаривала?

– Только что. На лестничной площадке. Мы с Фелипе как раз зашли внутрь, и он объяснял мне, как по-испански будет дверь – puerta, если ты вдруг не знаешь. Я вот, например, не знала… Не обижайся, просто я не в курсе, хорошо ли ты говоришь по-испански, вот и решила – вдруг ты тоже не знаешь, как будет дверь…

– Грейс, – прервал ее Билли, – сосредоточься.

– Ага. Мистер Лафферти стоял на лестнице. Посмотрел на меня, посмотрел на Фелипе, покачал головой и сказал, что мы просто-напросто занимаемся по-пу-сти-тель-ством, и маме от этого только хуже.

– Хм, – сказал Билли. – То есть, ты поняла даже это сложное слово и расстроилась?

– Нет, слово-то я поняла не сразу. Но мистер Лафферти все говорил и говорил, и стало ясно, о чем. Он знал кучу людей, у которых были проблемы с наркотиками и алкоголем, и им почти никогда не удавалось избавиться от своих привычек. А если уж кто-то исправлялся, то просто потому, что у него не было другого выхода. Например, под угрозой потерять что-нибудь очень-очень важное. Мистер Лафферти сказал, что дом, машина, работа – это мелочи, потому что такие люди готовы жить даже под мостом. Однако некоторые берут себя в руки, если поймут, что больше не увидят мужа, жену или детей… Вот когда меня хотели забрать чиновники из опеки, у мамы еще была причина, чтобы выбраться из болота. А теперь можно даже не дергаться. Ты, Рейлин и Фелипе сняли с нее всю ответственность, так что маме даже пальцем пошевелить не пришлось. Наверное, это и есть попустительство, да?

– Да, – откликнулся Билли. Уныние Грейс оказалось заразным. – И вправду попустительство.

– Но ведь он неправ?

Билли промолчал.

– Ты же сам говорил, что он кретин?

– Не в такой формулировке.

– Он тебе не нравится?

– Ни капельки.

– Поэтому он неправ. Так?

Билли уставился на коврик и снова промолчал.

– Ладно, забыли, – сказала Грейс. – Давай просто займемся танцами. Тогда точно полегчает.

– Ах да, танцы. Извини, не полегчает. Мне бы не хотелось, чтобы ты репетировала на кухне.

– Почему? Из-за мамы?

– Да, из-за мамы. Не люблю, когда на меня кричат.

– Но она же не кричала…

– В следующий раз накричит. Потому что вежливо она со мной уже разговаривала.

– Мама почти всегда спит, – Грейс даже слегка захныкала, тоненько-тоненько.

– Почти, но не всегда. И мы не знаем, когда у этого правила появится исключение. Я не смогу жить в подвешенном состоянии, это выше моих сил.

Грейс вздохнула.

Билли заметил, что она не протестует. Что ж, вполне понятно. К сожалению, Грейс уже слишком хорошо его знала. Настолько хорошо, что даже не пыталась побороть страхи Билли логическими аргументами.

Они сидели на диване бок о бок. Не шевелясь и не разговаривая. Минут десять, а может, и больше. Просто глядя на пелену дождя.

– Не день, а фигня какая-то, – сказала Грейс. И тут же зажала себе рот ладонью.

– Что с тобой? Не такое уж страшное ругательство. Бывают и хуже.

– Я не из-за этого. Понимаешь, я пожаловалась!

– И что? Все на что-нибудь жалуются.

– Рейлин говорит, что я никогда не жалюсь. И это ей во мне нравится.

Они снова помолчали, глядя на дождь. Потом Билли произнес:

– Не волнуйся, я никому не скажу.

– Спасибо. Может, я потанцую на коврике? Хоть как-нибудь.

– Хорошо, надевай свои ботинки. То есть, мои.

На этот раз Билли даже не стал наблюдать за тем, как она сражается с обувью, слишком уж глубоким и непроглядным было уныние.

Спустя некоторое время он поднял глаза: Грейс начала повторять шаги – стомп, флэп, шлеп! – и с размаху села на пол.

– Ай!