Не отпускай

Я знаю: замечать беременность, возможно, нетактично, однако Дебора миниатюрная женщина, за исключением живота, и одета в оранжевое, а это странный выбор, если только она сознательно не пытается выдать себя за тыкву. Дебора замирает на краешке стула. Ей требуется некоторое усилие, чтобы подняться. Я ей говорю, что вставать не нужно, но она уже преодолела половину пути, и впечатление такое, будто для того, чтобы погасить инерцию движения и безопасно опустить назад на стул, ей потребуется лебедка и бригада рабочих.

– Я на восьмом месяце, – сообщает Керен. – Говорю вам об этом, потому что все боятся спросить: «Вы беременны?» Якобы это нетактично, может повлечь какие-то неприятности или еще что-нибудь.

– Постойте, – говорю я. – Вы беременны?

Керен чуть улыбается:

– Нет, я проглотила шар от боулинга.

– А я думал: большой надувной, какими играют на пляже.

– Вы забавный парень, Нап.

– У вас будет первенец?

– Да.

– Замечательно. Мои поздравления!

– Спасибо. – Она двигается ко мне. – Вы меня очаровали своей беседой.

– Как мне это удалось?

– Так очаровали, что не будь я уже беременна, то вот сейчас прямо и забеременела бы. Так чем могу вам помочь, Нап?

Мы знакомы шапочно, но оба живем в Вестбридже, а поскольку один из нас директор местной школы, а другой – местный коп, мы неизбежно не раз сталкивались на всевозможных городских мероприятиях. Дебора Керен вперевалку шагает по коридору. Я иду рядом, стараясь подсознательно не подражать ее походке. Коридоры пусты, как бывают пусты только школьные коридоры во время занятий. Школа почти не изменилась с тех пор, как мы здесь учились, Лео, – плиточный пол, шкафчики по обеим сторонам, стены над ними выкрашены желтой краской под цвет карандашей «Тикондерога». Самое большое изменение, которое вовсе не является таковым, – это масштабы. Говорят, школы кажутся меньше, когда ты вырастаешь. Это верно. Я думаю, именно масштаб и удерживает старых призраков на расстоянии.

– Я хотел поговорить о Хэнке Страуде, – начинаю я.

– Интересно.

– Почему интересно?

– Я уверена, вы знаете, что родители все время на него жалуются.

Я киваю.

– Но я вот уже несколько недель его не видела. Думаю, его напугало это ставшее популярным видео.

– Вы знаете об этом видео?

– Меня интересует все, что происходит в моей школе. – Керен заглядывает в квадратное окошко классной двери, переходит к следующей, заглядывает и в другое. – Но я что хочу сказать – об этом половина страны знает.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы Хэнк обнажался?

– Если бы видела, то неужели не позвала бы кого-нибудь из вас?

– Значит, не видели.

– Не видела.

– А вы думаете, он это делал?

– Обнажался?

– Да.

Мы идем дальше. Директор проверяет еще один класс. Кто-то в классе, видимо, поймал ее взгляд, потому что она приветственно машет.

– У меня насчет Хэнка двоякие мысли.

Из-за угла появляется ученица и, увидев нас, останавливается как вкопанная. Директор Керен спрашивает:

– Куда направляешься, Кэти?

Кэти смотрит куда угодно, только не на нас.

– К вам.

– Хорошо. Жди в моем кабинете. Я там буду через несколько минут.

Кэти проскальзывает мимо нас походкой испуганной служанки. Я смотрю на Керен, но это не мое дело. Она уже идет дальше.

– Значит, у вас двоякие мысли насчет Хэнка, – возвращаюсь я к теме нашего разговора.

– Город – общественная территория, открытая для всех, – говорит она. – Это закон. Хэнк имеет право там находиться, как и любой другой человек. Мимо нас каждый день кто-то бегает трусцой. Кимми Конисберг мелькает постоянно. Вы ведь, наверное, ее замечали?

Кимми Конисберг, ввиду отсутствия более подходящего термина, – самая аппетитная городская телка. У нее все на месте, и она умеет это демонстрировать, как всем известно.

– Кого?

– Вот именно. Так что каждое утро Кимми пробегает мимо трусцой, и на ней лайкра в такую обтяжку, что и вообразить невозможно, но, сколько ни обтягивай, все равно ничего не удержишь. Если бы я принадлежала к определенной категории людей, я бы сказала, что Кимми пытается привлечь внимание созревающих подростков.

– И эта категория людей была бы права?

– Один ноль в вашу пользу. А наш городок – такой консервативный ханжеский пузырь. И я это понимаю. Понимаю, почему люди именно сюда приезжают растить детей. Здесь дети будут в безопасности. Черт… – Керен кладет руку на живот. – Я хочу, чтобы и мои дети были в безопасности. Но город может стать слишком уж стерильным. Это вредно. Я выросла в Бруклине. Не буду вам рассказывать, как мне доставалось. Каждый день мы там встречали по шесть Хэнков. Так что, может, наши дети научатся состраданию. Хэнк – человеческое существо, а не нечто, достойное лишь презрения. Несколько месяцев назад ребята обнаружили, что Хэнк учился в этой школе. И один из них… вы знаете Кори Мистисайн?

– Я знаю ее семью. Хорошие люди.

– Да, их семья давно живет здесь. Так вот, Кори откопала старый школьный альбом того года, когда Хэнк был в выпускном классе. – Она останавливается, поворачивается ко мне. – Вы ведь учились с Хэнком?

– Да.