Не плачь

– Ну как? – начал Разорёнов. – Все не пьют, не курят, занимаются спортом, книжки читают…

Все опять заржали.

– Всё так, – согласилась биологичка. – Но не это главное. Здоровье общества – общее состояние, при котором одни не унижают других, не хамят на ровном месте, не выстраивают пищевые цепочки, в которых старики, больные люди, дети оказываются в бесправном положении. Вы же понимаете, что это неправильно?

Все сразу загудели, засоглашались. Разорёнов молча кивал. Меня тоже задело. Ведь так действительно не должно быть!

– Поэтому людей с ограниченными возможностями нельзя отделять от общества. А наоборот, надо помогать им почувствовать себя, насколько это возможно, частью одного организма.

– Селезенкой! – выкрикнул Разорёнов. На этот раз никто не заржал. Вообще не смешно было.

Биологичка кивнула.

– Может быть, селезенкой. А может быть, сердцем. Мне как биологу такие аналогии понятны. Но каким бы органом вы себе ни представляли людей с ограниченными возможностями, главное понимать, что им нужно помогать. Придержать дверь, пропустить вперед – это самое простое. Потому что здоровое общество – такое, в котором, если с тобой что-то случится – не дай бог, конечно, – ты мог бы рассчитывать на помощь других людей.

Я подумал: ладно, пусть этот парень «с нарушением двигательной активности» приходит. Придержу ему дверь, если надо.

После звонка ко мне подошел Шурок:

– Слушай, ты можешь ту сцену поскорее смонтировать?

– В принципе, могу. Когда вы хотите?

– Сегодня к вечеру сможешь?

Я обалдел.

– Трудно, конечно, но ладно, попробую.

– Ты попробуй. Тогда и рассчитаемся.

10

Есть такая штука – распределительный щиток. Для квартиры он просто центр управления полетами. Если он в порядке – полет нормальный. В прошлом году во всем доме отключили свет, и люди в полной темноте при мерцании мобильников стекались к своим щиткам. Лица у всех были синие от света экранов. Если бы я не знал эти лица – ха-ха! – в лицо, мог бы запросто подумать, что началось нашествие зомби: кто в халате, кто в трениках, да еще свет этот…

Так вот сейчас в нашем щитке деловито копался парнишка в черной футболке. На ручке нашей двери висела его куртка, а внизу валялась сумка для инструментов с логотипом известной коммуникационной корпорации. Я как его увидел, сразу же начал приметы запоминать на всякий случай.

Отец сказал бы: звони мне. Но я решил сделать всё сам. Правда, не знал как. Поэтому я стал осторожно двигаться на парня.

– Эй! – вот и всё, что я смог ему сказать.

Он оторвался от ковыряния щитка, посмотрел прямо на меня.

– Ой, извините! – он сдернул куртку с дверной ручки.

И улыбнулся.

Я бестолково спросил:

– А что вы тут делаете?

– Соседи ваши интернет устанавливают. А вы? Не интересуетесь?

– Спасибо, у нас есть, – пробормотал я и просочился в квартиру.

А парень так и стоял с другой стороны с курткой в руках. Я приоткрыл дверь:

– Слушайте, если вам некуда куртку деть, вешайте обратно на нашу ручку.

– Да? – обрадовался парень. – Спасибо. А то правда не очень удобно.

Ну что, это же круто! Соседи устанавливают интернет! При предыдущей бабуле ничего такого не было.

Правда, размышлять о том, кому из соседей понадобилась глобальная сеть, мне было некогда. Я даже не стал обедать (хотя обед – святое дело), засел за комп монтировать ролик.

Обычно я сразу после съемки просматриваю материал – у меня прямо руки чешутся заняться монтажом, цветокоррекцией, звуком. Самые скучные технические вещи кажутся мне захватывающими, ведь я вижу результат, и он мне, честно говоря, нравится: я смог, я сделал, йоу-йоу-йо!

Но этот материал мне даже открывать не хотелось. Я и так знал, что там: беспомощный человек на земле, мои озверевшие одноклассники, крики, удары и этот отвратительный хрюкающий звук, с которым в мягкое живое тело врезается толстый зимний ботинок. Там не было ничего из того, за что эту съемку можно было бы любить. И гордиться тут нечем.

Оказалось, я снял всего шесть минут двадцать четыре секунды. А по моим ощущениям, всё было ужасно долго – час или, может быть, даже два. Биологичка недавно рассказывала, что время в детстве и в зрелом возрасте воспринимается по-разному. У детей как будто больше времени, и оно тянется. А взрослые только и делают, что ахают: «Как время летит! Как время летит!» Ученые считают, это происходит из-за того, что дети постоянно что-то учат, воспринимают, узнают. А взрослые пользуются уже изученным материалом. И, видимо, тогда, на съемке, я всё время испытывал какие-то новые эмоции. Они, как стрелы, вбивались в мой мозг, но не по одной, а сразу пучком. И время для меня замедлилось, превратилось в часы. А это были всего лишь шесть минут двадцать четыре секунды.

Я решил особенно ничего не вырезать, оставить лайф, только немного выровнять цвет и наложить музыку пожестче. Вот если бы мы снимали с двух или с трех камер… Чтобы взять общий план с разных сторон и крупный план, сосредоточиться на эмоциях жертвы, раз уж Вэл просил особенно не заморачиваться на их собственных персонах… Да, можно было бы сделать настоящий жестяк. Но уж чем богаты…