Не плачь

Ты всегда была ее любимицей, но, если я стану тобой, может быть, она меня тоже полюбит.

С любовью,Э. В.».

Алекс

Я бегу изо всех сил, не чувствуя под собой ног. Я вообще ничего не чувствую.

Поднявшись на крыльцо, я молочу в дверь кулаками – раз, и другой, и третий. Металлическая рама сотрясается от моих ударов.

Она открывает дверь и смотрит на меня с озадаченным видом; волосы зачесаны назад, маленькие руки сложены на животе.

– Алекс! – говорит она, одновременно спрашивая и утверждая. Я вхожу и затворяю за собой дверь. – Вид у тебя такой, словно ты увидел привидение. С тобой все в порядке?

Я не могу ответить. У меня нет слов. С трудом пытаюсь отдышаться. Ингрид, шаркая, идет из прихожей в гостиную, а оттуда – на кухню. Я слышу, как она шаркает, но не могу произнести ни слова – мне не хватает воздуха. Сгибаюсь пополам, кладу потные ладони на колени, а когда это не помогает, сажусь на корточки.

– Принести тебе воды? – спрашивает Ингрид издали. Не успев ответить, я слышу, как она открывает кран на кухне и наливает воду в стакан; потом о стекло звякают кубики льда. На улице кричат чайки, перекрывая рокот мотора, – по тихой улице проезжает грузовик. На повороте он притормаживает, визжат покрышки.

«Дыши, – приказываю себе я. – Дыши!»

– Сегодня я тебя не ждала! – кричит Ингрид из кухни. – Если бы предупредил меня заранее, я бы что-нибудь испекла. Банановый кекс или…

Она говорит и говорит, но я не слышу ни слова, потому что в голове у меня слова старой библиотекарши, сенсационные и совершенно неожиданные. «Раньше там жила Ингрид Добе, – сказала она, и я застыл, разинув рот. – Это был ее дом. По мужу ее фамилия Вон… ты не знал? А после его смерти она снова взяла девичью фамилию, Добе. По-моему, Добе – голландская фамилия. Конечно, никто не говорит о том, что раньше дом принадлежал Ингрид. Там ведь такая трагедия случилась. Ты слышал о ее дочке Женевьеве?» Старушка еще что-то говорит, а я уже бегу со всех ног. Оказывается, всякий раз, сидя в кафе и глядя в окно, Перл смотрела вовсе не на дом доктора Джайлса.

– Я не голоден. – Вот и все, что мне удается ответить Ингрид. Заставляю себя выпрямиться и плетусь на кухню, с трудом переставляя ноги. Чтобы не упасть, держусь рукой за стену. Перед глазами у меня все плывет. Очень хочется встать на голову, чтобы кровь прилила к мозгам. Голова кружится, мне трудно дышать. А Ингрид как будто ничего не замечает.

Я делаю еще несколько шагов; она выключает воду, в доме становится тихо. И вдруг я слышу, как она мурлычет песенку, простую, незамысловатую песенку – я уже слышал ее раньше.

Еще день или два назад я бы сказал, что не знаю этой песенки, но теперь все изменилось: эту колыбельную я узнаю где угодно.

– «Спи, малышка, не плачь», – говорю я, остановившись на пороге кухни и глядя Ингрид в глаза. Она держит в руках стакан с водой для меня. Я произношу слова, но не пою их. Голос у меня дрожит, хотя я и пытаюсь унять дрожь, держаться прямо. Напоминаю себе испуганного кота, который выгибает спину, чтобы казаться больше.

– Ты знаешь эту песенку? – спрашивает Ингрид с довольной улыбкой, а когда молча, уныло киваю – я устал, мне страшно и я уже ничего не понимаю, – она признается: – Я пела ее своим дочкам, когда они были маленькие, – и, не пропустив ни такта, продолжает: «Спи, усни, моя малышка»…

А я вижу перед собой Перл, которая прижимает к груди старую тряпичную куклу и покачивается вперед и назад на старых половицах в старом доме. В старом доме Ингрид…

Не желая, чтобы глаза ее выдали, Ингрид поворачивается ко мне спиной и продолжает мурлыкать колыбельную, которую пела, когда укачивала своих дочек перед сном.

Она моет посуду, а я стою рядом точно в каком-то тумане, по-прежнему не в силах отдышаться. Я не знаю, что сказать, что сделать. Что мне сказать? Что мне сделать? Сказать ли Ингрид про молодую женщину, которая забралась в старый, заброшенный дом, о женщине, которая выкопала из могилы Женевьевы пустой гроб и поет ту же колыбельную, что теперь мурлычет Ингрид?

А может, лучше развернуться и незаметно уйти, притворившись, будто я не вижу того, что находится перед самым моим носом, что сложилось, как головоломка из отдельных кусочков?

«Мои предки от меня отказались», – сказала Перл, когда мы с ней бродили по улицам, но теперь я уже ни в чем не уверен.

Полдень, солнце стоит высоко; оно без приглашения заглядывает во все окна. Вдруг мы с Ингрид вздрагиваем, чувствуя сквозняк. Слышно, как распахивается входная дверь; мне кажется, что весь дом ходит ходуном.

– Дверь, Алекс! – говорит Ингрид, вздрогнув. Ее глаза полны ужаса. – Ты ведь закрыл входную дверь. Ты ее запер.

Я не помню, закрыл я дверь или нет.

Из мокрых рук Ингрид выскальзывает тарелка с резными краями; вдребезги разбивается о кухонный пол, и Ингрид взвизгивает.