Не по делу

Получалось всё-таки, что поступать буду в ИМО, самый престижный и самый загадочный вуз страны. За три дня до окончания срока приёма документов я, наконец, догадался уточнить список этих документов, и сделанное мной открытие меня потрясло. Оказывается, что в оставшиеся дни, помимо чего-то ещё по длинному списку первоочередных дел, я должен был пройти два настоящих чистилища, а именно бюро (руководящий орган) городского комитета комсомола и далее бюро городского комитета партии и получить от этих высоких инстанций соответствующие рекомендации на собственный счёт. О чём здесь идёт речь, легко поймёт тот, кто сталкивался с советской бюрократией на таком высоком уровне: шансов на успешное прохождение данного квеста в предложенные сроки у нормального советского человека не могло быть по определению. Но автор этих строк оказался не совсем нормальным. В то время, когда я, кажется, сплюнул и тайно перекрестился, освободившись по вполне объективным причинам от необходимости своего дальнейшего участия в этой глупой и совершенно бесперспективной гонке за несбыточным, за дело энергично взялся мой отец, который к вечеру следующего дня принёс мне все необходимые документы.

Надо сказать, дорогой читатель, что документы были настоящими со всеми подписями и печатями на своих местах. И говорилось в этих документах о том, что ваш покорный слуга, будучи совершенно сознательным и проверенным в деле человеком, безоговорочно рекомендуется коммунистическим активом моего родного города для обучения там, где мне хочется, а именно в ИМО. Я был взволнован. Откуда бы он ни пришёл, из каких небесных высей, это был знак. Права сделать вид, что ничего особенного не произошло, у меня уже не было, ведь мне оказали доверие такие серьёзные общественные организации, а это обязывало. Это был очевидный вызов, пришлось его принять.

Кстати, откуда всё-таки появились эти бумаги? Я уже говорил, что мы с братом, дети своих родителей, какие бы должности они ни занимали, жили совершенно нормальной, общей с другими нормальными советскими детьми жизнью. Отступления от этой нормы, если и случались, оставались чрезвычайно редкими. Помню случай, когда мой несчастный брат (опять он) попал в какую-то неприятную ситуацию (опять туда), откуда вытаскивать его пришлось отцу (опять ему). Отец был явно рассержен на брата. Деталей уже не вспомню, запомнилась одна только вскользь брошенная отцом фраза. Было названо имя некоего молодого человека, авторитетного в наших дворовых кругах хулигана и даже немножко бандита, и спрашивал отец, обращаясь к моему брату, с некоторым, как мне показалось, презрением: «Что у тебя может быть общего с этим канавщиком с завода?» Так я впервые узнал, что на заводе есть такая должность – канавщик, и должность эта вовсе не авторитетная, и если ты канавщик, то сыну моего отца ты не ровня, и дружить с тобой не престижно, даже если ты авторитетный хулиган и бандит. Вот так, оказывается.

Были и другие случаи на примерно ту же тему. Помню, пришёл я в книжный магазин за дефицитом, как раз за многотомным академическим собранием Достоевского. Пришёл по рекомендации, устроенной отцом, но в своей обычной одежде, в которой везде ходил по городу и не видел в том никакой проблемы. Но, очевидно, есть разница, если ты приходишь куда-то по рекомендации: для этого и одежда нужна соответствующая. А у меня такой одежды не было, и я сразу почувствовал себя абсолютно голым под недоумёнными взглядами жрецов книжного дефицита. Конечно, пришёл я не с улицы, и это обстоятельство искупало в итоге любую неловкость – хоть голым приходи – но осадок у обеих сторон, я почувствовал, остался. Лучше прийти в следующий раз на самом деле голым, чем в неподходящей одежде, – сделал я для себя такой вывод из этой истории.

Да, получается, связи у моего отца всё-таки имелись, и время от времени он ими пользовался. Но мы-то с братом, независимо ни от каких связей, были нормальными, как все наши сверстники. Ходили, как все, в телогрейках. Сейчас эта стёганая ватная куртка превратилась в пуховик и больше не ассоциируется с тюремной одеждой, а тогда, в отличие от пальто с бобровым воротником, очень даже ассоциировалась, и нам, молодым и дерзким, это было только на руку. Итак, мы ходили в телогрейках, дружили с канавщиками и на всякий случай не заглядывали далеко вперёд, а тут вот пришлось. Через год мне поступать в престижный вуз, а готовиться я не приступал. Пришлось приступить. Во-первых, я вдруг обратил внимание на то, что я не отличник, а школьный аттестат, как оказалось, тоже имеет значение. Что же делать? Зубрить, подстраиваясь под чужой опыт, я не считал нужным, менять свои привычки не хотел. Пришлось обходиться собственными наработками по улучшению своих показателей успеваемости, тем более что конкретные представления на этот счёт у меня сформировались уже на заре моей школьной жизни.