Не по делу

Опыт мой такой. Воспитывали нас в духе идейности, но скорее, как я уже отмечал, для галочки. Содержанием наши юные неокрепшие души загружали слабо, больше заботились о форме. Я не имею в виду только нашу замечательную школьную форму, хотя у девочек, поговаривали, школьная форма была пошита из настоящего кашемира. Скорее я имею в виду те многочисленные советские ритуалы, к которым нас усиленно приобщали в школе. Внешне такие ритуалы могли выглядеть вполне коммунистически, но по сути это был бюрократизм в своём законченном виде, имевший целью подчинить всех нас общей задаче, поставленной перед нами, советскими мальчиками и девочками, родной коммунистической партией. Кстати, какова эта задача, тоже было абсолютно не важно. Важно было разделить с товарищами ответственность за решение указанной задачи, какой бы она ни была, занимая положенное тебе место в общем строю таких же, как ты, винтиков и гаечек великого партийно-государственного механизма.

Сказать, что мы, книжные люди, слишком глубоко задумывались на тему происходящего вокруг нас, было бы неточно. Нет, не задумывались, а если и задумывались, то не глубоко. Во-первых, потому что вокруг нас никто ни о чём глубоко не задумывался, соответственно, пример в этом смысле брать было не с кого. Во-вторых, если кто-то и задумывался, то за редчайшим исключением предпочитал свои открытия держать при себе – так получалось надёжней. Что же касается книжек, которые мы читали, то ни в школьной библиотеке, ни в домашней, несмотря на достаточно большие её размеры, я не смог бы найти ничего такого, что радикально отклонило бы меня от линии партии, как тогда привычно с некоторой иронией в голосе это называли. Ведь правда заключалась в том, что доступ к альтернативной информации для нас открылся много позднее, для большинства уже в посткоммунистическую эпоху. А тогда мы, советские школьники, если о чём-то и догадывались, то такие догадки, исходя из реалий нашего существования, редко могли сложиться в систему целостных взглядов альтернативного характера, что в тех условиях, наверное, было к лучшему для нас самих, будущих карьеристов, да и нашим родителям так было спокойнее.

Наши родители, кстати, были бы последними, кто открыл бы нам глаза на изнанку советской действительности. Некоторые из них имели жизненный опыт, и этот опыт обязывал. Например, моего отца его жизненный опыт обязывал молчать о своём отце, моём деде, сгинувшем в лихие 30-е. Чем некрупный начальник в некрупном городе далеко за Байкалом-озером, где за сто лет до того мыкали горе ссыльно-каторжные, так называемые декабристы, не угодил советской власти, бог весть. Не угодил чем-то и заплатил за это своей жизнью – искупил свою вину перед трудовым народом, так сказать. Хорошо, что семью не тронули: типа, сын за отца не отвечает. Хотя, с другой стороны, куда его, сына, из Сибири высылать? Пусть на месте мучается, переживает, искупает отцовский грех, если у него получится. Так и мучился мой отец всю свою жизнь, искупал отцовский грех; сам со временем вышел в начальники, ничего, подозреваю, не забыл и не простил, но с нами, своими детьми, так ничем и не поделился. На всякий случай, наверное, для того, чтобы групповую не повесили, в сговоре не заподозрили. Нёс свой крест героически сам, не ожидая ни от кого ни поддержки, ни сочувствия. Привык даже к этому своему кресту, похоже, приноровился видеть во всяком положении сильную сторону. К людям относился с пониманием и сочувствием, любил людей, а себя, возможно, не очень любил, но вида не подавал. Хороший был человек, порядочный. На мои аргументы, когда появилась возможность дискутировать на разные непростые темы, отвечал смиренно: «Да, ты прав, но нас уже не переделать». Говорил так легко, словно всю свою жизнь знал о себе проклятую правду, и бесконечно радовался за нас, своих детей, чья жизнь могла сложиться иначе, не так безнадёжно-героически, как его собственная жизнь, – втайне надеялся на это.

Но всё это было потом, а пока автор, как и положено в его возрасте, учится в школе и даже извлекает из этого серьёзного дела некоторую для себя пользу. Чему нас учили в школе? Да, пожалуй, всему и ничему в особенности. С коммунизмом мы разобрались: алый флаг, цвета крови павших героев, гордо реял над нашими головами, но где-то так высоко, что невооружённым глазом его было не разглядеть, да не очень-то мы и старались. Хотя, признаем, некоторые всё-таки старались. Были среди нас такие мальчики и девочки, кто вовремя сообразил делать карьеру, а без благонадёжности и членства в коммунистической организации карьера не была возможной. Дело, здесь, конечно не в коммунизме, а в лояльности родной коммунистической партии, что в нашем случае означало вполне конкретные вещи. Например, верить в бога было можно, а вот креститься прилюдно нельзя. Не читать Конституцию СССР было нормально даже для практикующих юристов, но сомневаться в руководящей и направляющей роли коммунистической партии, закреплённой в конституции, уже было небезопасно для карьеры.