Не по этапу

Мой низкий поклон…

……………………………….

В углу столовой Дома на тумбочке — папин радиоприёмник. С латиницей списков принимаемых станций, и неизменным завыванием глушилок, сквозь которые слабо-слабо, но всё же пробивались крамольные заморские голоса.

— … в эфире Радио Свобода…

— … бурасы Анкара…

— … Немецкая волна…

И Дом затихал, и мы прислушивались к прорывающемуся сквозь искусственные помехи:

— … вы слушаете голос Америки…

Как быстро пролетало лето. На пороге осень, а значит подступало время школы. И мы уезжали из Мадагиса на долгие месяцы. В бакинскую квартиру на Второй Нагорной. И теперь будем видеться с папой в его редкие приезды.

А по утрам после завтрака — собираться в школу. Днём готовить уроки, а в оставшиеся часы выходить развеяться во двор.

И, конечно же, скучать по летним дням в Доме у дороги, по друзьям и добрым соседям, по рокочущему речитативу Тер-Тер чай

* Янго даи — дядя Янго (азерб.)

В БАКУ

— Как ты вырос…

Это бабушка Валя встречает меня. На столе — горячие пирожки:

— Кушай, кушай, никого не слушай…

И я выбираю самый большой.

Бабушка обнимает меня. Я трусь о неё головой. Какая она тёплая…

Сладкий чай с хрустящими на зубах, только-только со сковороды, пирожками. Ну, и набил же я пузо! Глаза слипаются…

Августовским вечером жарко, и раскладушка застелена на балконе. Непривычная без клёкота водопада тишина. Изредка — гулкий клаксон машины.

Утро. Яркое. Солнечное. И недоумение: где я?

Быстро выпиваю кружку чая и выхожу во двор.

Всё, как всегда. Словно и не было каникул, и мы не уезжали к папе в Мадагис. Те же самые Валерка с Сашей, мои одноклассники, Толик Бондарев.

Меня встречают испытующие взгляды. Особенно осторожничает Толян, мой вечный обидчик… Так, так… Интересно…

Сели на скамеечку. Рассказываю. Слушают внимательно. День проходит под добрым знаком обновлённого моего статуса.

А назавтра — в школу. И встреча с одноклассниками. Интересно, интересно…

Вторая Нагорная, Третья, Четвёртая… По правому тротуару вытянулась вереница одинаковых коричневых платьев и белых по случаю начала учебного года фартуков; а по левому — разномастно одетые мальчишки. Потоки текут параллельно, нигде не пересекаясь: девочки в тридцать шестую женскую школу, а мы — в сорок седьмую мужскую.

Впереди осень, зима и весна мучений наших…

………………………….

Вот и школа. Куча мала на линейке.

Ко мне, приплясывая в предвкушении неземного счастья безответно поиздеваться над слабаком, приближается главный вражина — Эдик. По привычке робею, но стараюсь не показывать вида.

А Эдик, чем ближе, тем всё более съёживается его кураж. Останавливается, не доходя. Облегчённо вздыхаю.

Какие же в нашем классе парты маленькие…

……………………………

На большой перемене угрожающе нарисовался Алик. Забияка и драчун:

— Ты мой раб?

И ждёт ответа, но вид непривычный, и смотрит не сверху вниз, как раньше.

Класс выжидает.

— Ну?! — надвинулся Алик.

Опасно надвинулся… Слишком близко…

И я, ещё не созрев бить по лицу, просто оттолкнул нахала, но с непривычки не рассчитал силы. И мой обидчик грохнулся на пол…

Лежит. Моргает: что же это случилось-то со мной?

Класс замер.

Я подошёл к поверженному. Протянул руку.

На следующий день меня выбрали в школьный Учком

А ДВА ГОДА НАЗАД…

УРОК КОНСТИТУЦИИ

Я чуток припозднился, и застал звонок на подходе к дверям класса.

Шла перекличка. Что-то бормотал контуженный Аркаша, поякивали голоса учеников.

Робко, тихо-тихо то ли постучал, то ли поскрёбся в дверь, начал я просовываться в тайной надежде, что всё как-нибудь устроится.

Аркадий Артёмович, кудрявый брюнет, гроза лентяев, уставился на нарушителя. Его стеклянный глаз блеснул на побагровевшем лице:

— А-а-а! Сейчас я!

Дверь захлопнулась под ударом ноги, нос мой, онемевший сначала, ожил болью. Потекла кровь. Я смазал ладошкой липкие потёки и, осмелев, распахнул дверь…

Вообще-то в нашей школе рукоприкладство как воспитательная мера цвело пышным цветом. И указка с линейкой далеко не всегда дружили эксклюзивно с картой или какими-либо иными пособиями, а вовсю гуляли по чьим-то шаловливым рукам и головам. Этакие социалистические розги.

Битые же обретали неписанное право потерпевшей стороны алкать Возмездия; и в моём печальном случае сам бог велел перейти в наступление: вот он я, а вот моя кровь…

Я решительно распахнул двери и к вящему удовольствию соучеников заблажил:

— Маленького нашёл? Обижаешь? Я на тебя директору пожалуюсь!

Класс злорадствовал: контуженный Аркаша таки здорово вляпался с этой моей юшкой…

Понимал и сам злодей, что ежели я теперь заявлюсь в директорский кабинет, то…

И дрогнул:

— Мальчик, — тихо промолвил экзекутор, — мальчик, не плачь. Привыкать надо…

Ух, пронесло… Я прошёл в класс. Сел за парту. Шёл урок конституции СССР.

ВОЕНРУК

Жаркий июньский день. Безлюдная полуденная аллея. Мы с приятелем прогуливаемся мимо пустующего по светлому времени летнего кинотеатра "Вышка", мимо домов-кораблей в стиле модерна двадцатых. Каникулы.

На каменном парапете, отгораживающем бурно цветущие олеандровые кусты от пешеходной зоны, примостился мужичонка. У ног его — бутылка, а весь облик красноречиво свидетельствует о её содержимом.