Не померкнет никогда…

— Ну что ж, будем жить тем, что имеем. Пять порций — в мешок. А одну разбросай на восемь частей. Это и будет наш хлеб насущный. Н-да…

Клочков проворно выполнил и это приказание. Бойцы принялись за еду. Потом Барбашов проверил оружие. Оказалось, что отряд имел один пулемет, один автомат, пять винтовок, десяток гранат и один пистолет ТТ.

— Не очень, конечно, мы богаты, — вздохнул Барбашов, — но голыми руками нас все же не возьмешь!

После этого из оврага можно было уходить. Но Барбашов медлил. Теперь, когда он впервые по-настоящему стал знакомиться со своим отрядом, не поговорить с людьми он уже просто не мог.

Барбашов подозвал Клочкова. Сержант, хотя они уже разговаривали в это утро раз десять, подошел к нему, отдал честь и коротко доложил:

— По вашему приказанию…

— Садись, — указал Барбашов ему место рядом с собой на траве. — Ты людей наших хорошо знаешь?

— Так я же их командир, — удивленно посмотрев на старшего политрука, ответил сержант.

— А я вот их почти не знаю, — посетовал Барбашов. — Не всех, конечно. С Ханыгой, например, мы старые друзья, вместе в финскую мерзли. Да и потом не раз сталкивались по разным делам. Чиночкин мне тоже известен. Кунанбаева знаю, а остальных так, в лицо, не больше. А задача у нас, сам понимаешь: надо бы, как говорится, ответственнее — да не бывает.

— Остальные тоже ребята толковые, — поспешил охарактеризовать своих подчиненных Клочков.

— Ну вот и давай их сюда, — распорядился Барбашов.

Клочков проворно встал и подозвал бойцов. Трое молодых красноармейцев подошли к командиру и по его приглашению сели на траву.

— Поговорить надо. Топать нам вместе не день, не два. Вот и хотелось контакт покороче установить, — объяснил Барбашов бойцам цель беседы.

Красноармейцы молчали.

— С товарищем Косматых мы уже познакомились, — продолжал Барбашов. — Вы комсомолец?

— На Ростсельмаше принимали, — ответил пулеметчик вставая.

— Сиди, сиди, — остановил его Барбашов. — Помнится мне, вроде о тебе разговор в политотделе был. Будто ты в партию вступать хотел.

— И сейчас хочу, — подтвердил пулеметчик.

— А чего же тянул?

— Да так, хотел в лагерях стрельбу провести. Без хороших результатов в учебе как-то стыдно было на парткомиссию идти. Одним словом, ждал стрельб. А тут, сами видите, что началось. Заявление у меня в кармане.

— А рекомендации?

— Только две.

— Кто дал?

— Одну с завода прислали. Другую — сержант Клочков.

— Дельно, — одобрил Барбашов. — Это очень даже хорошо, что тебя командир рекомендует. Так что не затягивай дело. Вынесем Знамя — подавай заявление. Третью рекомендацию я дам. Ну а вы, ребята, откуда? — обратился он к остальным двум бойцам.

Тот, что был ближе к нему, быстро встал.

— Красноармеец Рощин, — доложил он. — Мы из Москвы. Земляки, так сказать.

— Оба?

— Так точно! — бойко ответил красноармеец. — Я на Арбате вырос, в Староконюшенном переулке. А он — на Каланчевке.

— Первый год служите?

— Так точно.

— Кто же твои родители?

— Отец — повар, — несколько смутился боец, но тут же нашелся: — Он по вторым блюдам специалист. В «Праге» работает. Может, знаете, ресторан такой в Москве есть? А мать дома. Сестренки у меня две.

— А твои родители кто? — спросил Барбашов чернявого красноармейца.

— Не знаю, — непринужденно усмехнулся тот. — Беспризорник я.

— А фамилия как?

— Ремизов.

— Цыган?

— Наверно.

— Учился?

— Малость было, — так же непринужденно ответил красноармеец. — Хотя, конечно, больше работал. На Метрострое. Откатчиком. Всю первую очередь от начала до конца в туннеле был.

— Комсомолец?

— Пока нет.

— Что так? — удивился Барбашов. — Такая, можно сказать, ответственная, на всю страну известная стройка — и не комсомолец. Или пороху не хватило?

— Нет, порох в норме, — сразу стал серьезным Ремизов. — Вкалывали мы там по первое число. Не в порохе дело. Сказали, что вроде бы недостоин я. Грехов моих старых начальство испугалось.

— Ого! Выходит, из молодых, да ранний! — в свою очередь усмехнулся Барбашов. — Какие же у тебя грехи? Надеюсь, не очень страшные?

Ремизов вприщур посмотрел на приклад своей винтовки, словно на нем была написана покаянная, и так же серьезно продолжал:

— Сами знаете, товарищ старший политрук, в жизни беспризорника всякое было. Детство на вокзалах прошло, по дорогам, в теплушках, в телятниках. Кому погадаешь, кому попляшешь, а у кого и так сидор вычистишь. Ну, конечно, ловили. Отправляли в колонии. Убегал. Не воровать убегал, на волю. А есть-то надо? И опять за свое принимался. Снова ловили. Потом надоело все это хуже чесотки — пошел работать на шахту. А оттуда и на подземку попал. Настоящей жизни узнать захотелось.

— Правильно сделал! — похвалил бойца Барбашов. — И особо молодец, что за серьезное дело взялся, в шахту спустился. С рабочим классом не пропадешь. Это, брат, самый что ни на есть верный народ.