Не померкнет никогда…

— Вот и я так думал, — вздохнул Ремизов. — А они меня все перевоспитывать старались. А зачем это — спрашивается в задачке? Со старым я покончил и узел замочил. На работу пошел сам. По две нормы давал. Одним словом, дошло дело до комсомола. Подал заявление. Вот тут-то мне начальство и наступило лаптем на пятки: «Осади малость! Еще не перевоспитался!» И давай меня утюжить, и давай мутузить! В кружки всякие потянули, нагрузок подкинули, какие-то тети шефство надо мной взяли. Смотрел я, смотрел на все это, а потом решил: жил цыган без вашей грамоты и дальше проживет. Взял расчет и в армию подался. Баста! — рубанул Ремизов ладонью воздух.

— А когда же ты в летное училище поступал? — спросил Барбашов.

— Еще до подземки, — вздохнул Ремизов.

— Не огорчайся. Поступишь, — поспешил успокоить его Барбашов. — Авиация стоит того, чтобы за нее побороться. Видали, как летчики воюют? На всю жизнь запомните тот таран, товарищи. А тебе я посоветую выдержки побольше иметь, — снова обратился он к Ремизову. — Горячий ты парень. Как думаешь, Клочков?

— Кипяток там, где не надо! — буркнул в ответ Клочков и грозно взглянул на Ремизова. — В летчики захотел… Ты лучше расскажи товарищу старшему политруку, как коменданта на заборе петухом сидеть заставил!

Барбашов непонимающе посмотрел на сержанта.

— Точно! — сказал Клочков. — Старшину Сосипатова знаете? С ним это он отчудил. Старшина, значит, хотел проверить, как он службу на посту несет. И для внезапности, что ли, решил нагрянуть через забор. Ну а он его на заборе-то и прихватил. Патрон в патронник — и на мушку. «Не шевелись! — командует. — А то стрелять буду». Старшина так и прилип к тесине. С час, наверно, просидел. Посинел весь от натуги, — без тени улыбки подтвердил Клочков.

Барбашов ухмыльнулся.

Ремизов сначала с укоризной смотрел на сержанта, потом, заразившись непринужденностью командира, сам засиял довольной улыбкой. Клочков заметил это и снова насупил брови:

— Смешно?

Ремизов неопределенно пожал плечами.

— Так ведь вы изображаете, будто на самом деле… — начал было он.

Но Клочков перебил его:

— А то не на самом деле. Выдумал я это все. А может, еще рассказать старшему политруку, как ты каптерщику в классе наговор устроил? Помнишь? Когда к инспекторской готовились?

— Как это? — не понял Барбашов.

— Просто, — усмехнулся Клочков. — Спать тот был здоров. Вот как-то на занятиях и случилось. Тот задремал, а этот давай ему на ухо шептать: «У-рр-а! У-рр-а!» Не знаю, уж чего каптерщику померещилось, только он вдруг вскочил, как дурной, и на весь класс: «Ура!»

— Да не так это все. Не я это! — взмолился Ремизов. — Вот вы говорите…

— Ну да, не ты! — не стал слушать его сержант. — Могу и еще кое-что вспомнить…

— Разрешите доложить? — обратился Ремизов к командиру. — Если хотите знать…

Барбашов махнул рукой.

— Ясно, мне все ясно… Ну что ж, товарищи, надо двигаться. Разбирайте свои вещи, и пошли. Теперь у нас дорога одна — на восток.

Ремизов вздохнул и сердито надвинул каску по самый нос. Все встали.

— Еще не воевали, а уже отступать собираемся, — ни на кого не глядя, проговорил Косматых.

Барбашов посмотрел на него долгим, испытующим взглядом. В голосе пулеметчика было столько тоски, что Барбашову сразу стало как-то не по себе. И хотя Косматых ни о чем его не спрашивал, он все же посчитал необходимым ему ответить.

— Мы не отступаем, дорогой казак. Мы несем Знамя, — начал было он. Но его перебил Ханыга:

— Одним словом, вперед на восток, где солнце всходит! — на полном серьезе проговорил он и, забросив на спину вещмешок, побрел навстречу разгорающемуся светилу.

ПЕРЕПРАВА

Отряд без остановок прошел около двадцати километров. Барбашов надеялся догнать фронт где-нибудь восточнее Смолевичей и двигался ускоренным маршем. Шли чащей, через болота, по мягким пахучим зарослям густо разросшегося багульника. Разговор между собой не вели. Только изредка перебрасывались короткими замечаниями, когда над лесом или в стороне неожиданно раздавался гул моторов. Тогда как по команде все останавливались и, чутко прислушиваясь, старались на слух определить, чей это гул и в каком направлении он движется. Сюда, в чащу, гул доходил уже ослабленным и, может быть, оттого казался особенно нудным. А может быть, и потому его неприятно было слышать, что почти во всех случаях он начинался где-то за спиной, быстро обгонял идущих и замирал далеко впереди.

Чтобы не сбиться с направления и раньше, чем наступят сумерки, не выйти на чистое место, Барбашов то и дело сверял маршрут с картой. Но в лесу было слишком мало заметных ориентиров. Просеки на карту не наносились, а триангуляционные точки попадались редко. Карта помогала слабо. И все-таки без нее, ему казалось, он был бы как без глаз.

Первый привал сделали в полдень, когда пропитанный запахами леса воздух от жары стал тяжелым и душным. Даже в тенистых зарослях не чувствовалось прохлады. Ветра не было, но с выгоревших от зноя полян нет-нет да и тянуло сухим ароматным теплом. И от этого размаривало еще больше.