Не померкнет никогда…

В назначенное время Барбашов появился в комендатуре. На пороге он столкнулся с Анищенковым.

— Машина и люди готовы? — с ходу перешел к делу Барбашов.

— Готово все, — ответил капитан и пропустил старшего политрука вперед.

Они пошли по узкому коридору.

— Как думаешь догонять полк? — спросил Анищенков.

— Поеду на Воложин. Кого-нибудь встречу. Должна же хоть какая-нибудь служба на маршрутах быть.

— Вряд ли. Неясно всё, — озабоченно сказал Анищенков. — Что дальше будет?

— Известно что. Подтянем войска из внутренних округов, соберемся с силами, и от Гитлера только пыль полетит! — ответил Барбашов.

— Не очень что-то на это похоже, — вздохнул Анищенков. — Сводку слышал?

— Слышал. Ну и что?

— А то… В начале сообщения говорится о боях на гродненском и каунасском направлениях, а в конце уже говорят, что за Каунас и Гродно идут бои. Вот оно что…

— Ничего. День-два — и все войдет в норму. Финская тоже не ахти как началась, — уверенно проговорил Барбашов. — Пойдем. Давай людей. Давай Знамя. У меня тоже времени в обрез.

Анищенков молча распахнул обитую дерматином дверь и жестом пригласил Барбашова зайти в комнату. Знамя дивизии находилось здесь. Возле него с автоматом в руках стоял рослый красноармеец. Здесь же в полном снаряжении, с оружием сидели бойцы. Увидев командиров, встали.

— Теперь вами будет командовать старший политрук, — сказал Анищенков. — Чтобы порядочек был! Сухой паек цел?

Барбашов внимательно разглядывал своих новых подчиненных. Большинство из них были ему знакомы: не раз приходилось проводить с ними политинформации. Ближе всех стоял долговязый, веснушчатый боец Ханыга. Его Барбашов знал давно, еще с финской. Их вместе награждали. Барбашова — орденом Красного Знамени, а Степана Ханыгу — медалью «За отвагу». Награду Ханыга получил за то, что вынес с поля боя раненого товарища.

Рядом с Ханыгой стоял красноармеец в очках. Михаил Чиночкин. До армии он преподавал математику, мечтал о научной работе. Весной его призвали на переподготовку. Как Чиночкин попал в знаменное отделение, Барбашов не знал.

Тут же в строю — Кунанбаев, юркий, сметливый красноармеец. Одно время он даже был связным у Барбашова и не раз прибегал к нему на квартиру.

Вошел командир отделения знаменщиков сержант-сверхсрочник Клочков. Невысокий, плотный, всегда молчаливый, Клочков был несговорчив и упрям. Барбашов откровенно недолюбливал Клочкова. И сейчас искренне пожалел о том, что именно он станет его первым помощником. Но в одном он мог быть совершенно спокоен: порядок в отряде будет образцовый. Сержант понимал службу.

Остальных красноармейцев Барбашов знал только в лицо.

— Ну что, готовы? — спросил он, обращаясь к сержанту.

— Давно готовы, товарищ старший политрук.

Барбашов расчехлил Знамя и отцепил его от древка. Алое полотнище легло на стол. С девятнадцатого года ходили под ним полки Железной дивизии. Почти четверть века было оно их совестью и честью.

Барбашов снял гимнастерку и обернул полотнище вокруг себя. Анищенков старательно разгладил на нем все складки. Клочков накрепко сшил концы Знамени суровой ниткой. Поверх Знамени Барбашов надел гимнастерку и затянулся ремнем.

— Ну, ты теперь дорого стоишь! — похлопал по спине старшего политрука Анищенков.

За окном гулко ухнуло. Пол дрогнул, зазвенели стекла. Все бросились к двери. На пороге столкнулись с шофером полуторки Волощенко.

— Вокзал бомбят! — запыхавшись, сообщил он.

Ухнуло второй раз, третий… Загудели паровозы. Откуда-то россыпью ударил пулемет. Красноармейцы плотнее окружили Барбашова.

— Ну вот и отправили семьи на восток, — ни к кому не обращаясь, проговорил Анищенков.

— Чего же зенитчики смотрят? Их там целый дивизион был! — вспомнил Барбашов.

— Уезжай-ка ты отсюда побыстрее. А то не выберешься…

Красноармейцы быстро попрыгали в кузов. Анищенков крепко пожал Барбашову руку.

— Добейся там, пусть укажут мне маршрут…

— Двигай следом за мной на Воложин, — ответил Барбашов. Прежде чем захлопнуть дверцу, окинул взглядом городок. Чем-то несказанно родным повеяло на него в этот момент с опустевшего плаца, от молчаливых, так неожиданно осиротевших казарм. «Вернемся ли?» — сама собой родилась в голове у него мысль и трепетной тревогой легла на сердце. Барбашов насупил брови и захлопнул дверцу.

— Трогай! — коротко приказал он.

ЗАСАДА

За городом остановились. Газик уткнулся носом в густой орешник и замер. Барбашов вылез из кабины. Глядя на него, и остальные спрыгнули на землю. Взрывы бомб, уханье зенитных орудий и пулеметная трескотня отсюда слышались не так отчетливо. Зато яснее стали видны пожары и густое облако черного дыма, поднимавшееся над городом в стороне железнодорожной станции. Время от времени из общего грохота вырывались взрывы особой силы, и тогда на несколько секунд дым озарялся кроваво-красными всплесками, которые, крутясь, словно смерчи, поднимались над землей и гасли уже в вышине. Это рвались на путях цистерны с горючим. Зарево пожара было страшно. Красноармейцы молча смотрели в сторону станции.

Вдруг Кунанбаев взмахнул рукой и громко крикнул:

— Смотрите, самолет! Фашистский самолет!