Я твой родничок, Сагурамо,Наверно, вовек не забуду.Здесь каменных гор панорамаВставала, подобная чуду.Здесь гор изумрудная грудаВ одежде из груш и кизила,Как некое древнее чудо,Навек мое сердце пленила.Спускаясь с высот Зедазени,С развалин старинного храма,Я видел, как тропы оленьиБежали к тебе, Сагурамо.Здесь птицы, как малые дети,Смотрели в глаза человечьиИ пели мне песню о летеНа птичьем блаженном наречье.И в нише из древнего камня,Где ласточек плакала стая,Звучала струя родника мне,Дугою в бассейн упадая.И днем, над работой склоняясь,И ночью, проснувшись в постели,Я слышал, как, в окна врываясь,Холодные струи звенели.И мир превращался в огромныйПевучий источник величья,И, песней его изумленный,Хотел его тайну постичь я.И спутники Гурамишвили,Вставая из бездны столетий,К постели моей подходили,Рыдая, как малые дети.И туч поднимались волокна,И дождь барабанил по крыше,И с шумом в открытые окнаВрывались летучие мыши.И сердце Ильи ЧавчавадзеГремело так громко и близко,Что молнией стала казатьсяВершина его обелиска.Я вздрагивал, я просыпался,Я с треском захлопывал ставни,И снова мне в уши врывалсяИсточник, звенящий на камне.И каменный храм ЗедазениПылал над блистательным МцхетомИ небо тропинки оленьиСвоим заливало рассветом.
1947
80. Ночь в Пасанаури
Сияла ночь, играя на пандури,Луна плыла в убежище любви,И снова мне в садах ПасанауриНа двух Арагвах пели соловьи.С Крестового спустившись перевала,Где в мае снег и каменистый лед,Я так устал, что не желал нималоНи соловьев, ни песен, ни красот.Под звуки соловьиного напеваЯ взял фонарь, разделся догола,И вот река, как бешеная дева,Мое большое тело обняла.И я лежал, схватившись за каменья,И надо мной, сверкая, выл поток,И камни шевелились в исступленьеИ бормотали, прыгая у ног.И я смотрел на бледный свет огарка,Который колебался вдалеке,И с берега огромная овчаркаВеличественно двигалась к реке.И вышел я на берег, словно воин,Холодный, чистый, сильный и земной,И гордый пес как божество спокоен,Узнав меня, улегся предо мной.И в эту ночь в садах Пасанаури,Изведав холод первобытных струй,Я принял в сердце первый звук пандури,Как в отрочестве – первый поцелуй.