– Что значит «видела»? – напрягся Оуэн.
– Я была в памяти Саэра, – сказала я. – Она ждёт внутри вечности, и осознаёт все свои чувства из реального мира.
– Бред! – отрезал старик. – И не пытайся доказать мне иное, дитя. А ты, – и он посмотрел на Брайса тяжело и гневно, – не должен быть так похож на неё. Ты… Тебе не следовало рождаться!
Я не могла поверить увиденному: в глазах Оуэна дрожали слёзы.
– Она была моим всем, – пробормотал он, хватаясь за стену. – Когда во время бури погибла её мать, Энне было двенадцать. Мы цеплялись друг за друга отчаянно, и не хотели разлучаться. А потом она выросла, захотела иной любви, которую мог дать только муж. Если бы только на её пути не встретился Саэр… – Он трудно дошагал до кресла и тяжело в него опустился. – Моя дочка. Моё солнышко. Если бы я не отпустил… Всего одно роковое решение!
– Больше тридцати лет прошло, – тихо сказал Брайс. – А твоя боль такая же.
– Мою боль никому не понять, тебе тем более!
– Я и не пытаюсь, и не оправдываю действий своего отца. Но ты ошибаешься, если думаешь, что все эти годы он не скорбел.
Воцарилось долгое молчание. Старик держал ладонь на груди, дыша тяжело и шумно. Потом поднялся и поковылял в сторону какой-то двери.
– Идёмте, – бросил он на ходу.
Мы с Брайсом переглянулись и последовали за ним – как выяснилось, в комнату вроде библиотеки. На пороге я едва не споткнулась, поняв, что со стен на меня смотрит множество портретов Энны – и девочки, и девушки, и женщины.
– Я хотел вернуть её, – пробормотал старик. – Кинжал, медальон, книга… Всё не просто так. Это древний ритуал, преданный забвению, опасный и жестокий, но он был моей единственной надеждой.
– И ты позволил нам появиться в твоём доме, чтобы провести его? – спросил Брайс.
– Хороший был бы план, – слабо усмехнулся Оуэн, – но неосуществимый. Я только недавно выяснил главное: это возможно, только если душа умершего сама хочет вернуться в мир живых и готова занять чужое тело против его воли. Ты бы подошла, – глядя на меня, сказал старик. – Ты бы справилась. Сильная, как и она. И твоя мать сильна.
– Где она? – спросил Брайс.
– В южной башне, как и остальные. Забирайте их, если хотите.
Он подошёл к маленькому портрету и долго глядел в глаза нарисованной дочери. Лицо старика дрожало, и он был совсем не похож на могущественного мага. Это и не могло быть иллюзией – я чувствовала, как утекают прочь его жизненные энергии.
– Я бы хотел ещё хотя бы раз обнять её, погладить по голове, – сказал старик. – Почувствовать тепло. Услышать её заливистый смех. Но я стар и слишком слаб, а она мертва.
– И вы не верите, что встретитесь?
– Я верю в пустоту, – сказал Оуэн. – В неизбежность. Для таких, как я, иного не существует.
Подумав, я сняла с шеи амулет и протянула ему.
– Возьмите. Уверена, вы почувствуете, что он по-прежнему хранит её магию.
Мужчина не сразу, но коснулся золотого солнца, и на лице его отразилась мука. Он крепко сжал медальон, несколько раз вдохнул – и доковылял до окна.
– Она не простит.
– Простит, – сказала я. – Ведь вы её отец.
Оуэн поглядел на Брайса:
– Есть ли в твоей жизни смысл?
– Его больше, чем ты можешь себе представить.
– Глаза, – отозвался Оуэн, – небесные самоцветы. Я вижу в тебе её дух, и эта боль…
Я крепко сжала руку Брайса:
– Его сила! Прошу вас, позвольте…
– Оставь, дитя, – отозвался Оуэн, нащупывая позади себя опору. – Неужели ты думаешь, что я хочу задерживаться здесь? Пусть будет пусто, зато не больно.
Брайс подошёл к деду, который осел вдоль стены, и встал перед ним на колени.
– Я совсем её не знал. Я совсем не знаю тебя. Но всё равно прошу у тебя прощения за то, что не мог повлиять ни на чей выбор. Куда бы ты ни отправился – будь свободен. Где бы твоя душа ни нашла пристанище – уверен, ты вернёшь дочь и супругу, и убедишься, что настоящая любовь всё прощает и никогда не умирает.
По щекам потекло, и я увидела, как изменился взгляд Оуэна.
– И всё-таки он воспитал тебя правильным человеком. Брайс…
– Что?
– Я не прощаю тебя, но прощаюсь. Хорошо, что мы увиделись напоследок.
Подвоха не могло быть, и Брайс протянул руку, которую Оуэн некрепко сжал.
– В груди больно, – сказал старик. – Я устал. Передавай привет отцу и… береги свою девушку. Она ведь тоже чья-то дочь, и когда-нибудь… Если вдруг… Не позволяй! – повысил голос он.
Медленно моргнул, и на щеках пролегли две мокрые дорожки. А потом взгляд его вдруг стал по-детски восторженным, лицо разгладилось, и на губах появилась ласковая улыбка.
– Леда… Энна… Неужели?..
Глаза его застыли, тело опало, и я почувствовала, как сердце старика затихло, оставив от энергий только едва заметный мерцающий след…
Со смертью Оуэна иллюзии опали, но Брайс не желал покидать кабинет деда. Он то ходил туда-сюда, не похожий на себя, беспокойный, то вдруг останавливался – и смотрел на Оуэна тяжело и печально. Нашедшие нас Рейн и Эрика сообщили, что большая часть охранников либо уснула, либо обезврежена стихиями.
– Мёртв? – нахмурился Эйтс, не сразу увидев тело у стены.