Не причеловечиваться! Сборник рассказов

Я снимала комнату на Петроградке, и нам было едва ли не хуже всех: нас ждали узкие улицы, дворы, засыпанные снегом по самое кирпичное горло, над головами угрожающе нависала бахрома остро отточенных сосулек. Того и гляди, попадёшь под ледовую бомбежку.

В тот день была моя очередь готовить. Я тащила два огромных пакета – они оттягивали руки и врезались в ладони. «Больше не могу», – произнесла я вслух, остановилась и бросила пакеты в снег.

Темнело, но фонари ещё не горели. Город расплывался под моим близоруким взглядом, как недосушенная акварель. Я выпрямилась, расправила плечи и, скользнув взглядом по другой стороне улицы, увидела собаку.

Она неподвижно сидела возле стены. Чёрная, с вывернутой шеей, одно ухо стоит, другое – нет. Я ощутила холодок на спине. Так не бывает

– Штуша!

Мне показалось, что собака шевельнулась. Не помня себя, я подхватила пакеты и бросилась через улицу. На последней трети пути я осознала, что сумерки и плохое зрение сыграли со мной злую шутку. Никакой собаки не было – только тёмное пятно на стене. Содранная штукатурка да коричневый кирпич…

Я споткнулась о поребрик и упала. Боль обожгла колено, разлетелись по снегу банки, мешки и коробки. Дура набитая! Приняла какую-то дрянь за свою собаку! Слёзы брызнули из глаз, но в этот момент за моей спиной заскрипело и ухнуло, отсекая быль от небыли.

Прихватив с собой колено водосточной трубы, ледяная громадина обрушилась прямиком туда, где на снегу виднелись мои следы и вмятины от пакетов.

Грохот погас. В тишине, покачиваясь на проводах, зажигались фонари. Я сидела на тротуаре и не плакала. Забыла на некоторое время, как это делается.

Возле моего плеча раздался вздох – тихий, почти человеческий.

Неудобье

Никогда в жизни, наверное, я не видела такого длинного и скучного леса. Электричка ехала и ехала, а лес всё не кончался. Пару раз среди деревьев открывались изумрудные поляны, но папа объяснил, что это болота.

– Ну, когда уже? – ныла я.

– Ещё полчасика, – мне показалось, что мама готова выскочить на первой же станции.

Ту-дух-ту-дух. Ту-дух-ту-дух. Душно. Влажно. Окна запотели. В полумраке все лица кажутся болезненно-сероватыми. Пройти по вагону – проблема, всё заставлено рюкзаками, узлами, вёдрами.

Наконец людская масса зашевелилась, потянулась к своим кутулям, заскрипела тележками.

Папа вскочил – тонкий и сильный, как легкоатлет, он долго таким был – и осторожно потянул на себя громаду рюкзака. Мы с мамой засуетились. Она подгоняла меня, и от этого я, нескладёха, двигалась только медленнее, а под конец едва не растянулась в проходе.

Электричка выплюнула нас на перрон – длинный, узкий, продуваемый ветром. Куда ни бросишь взгляд, скучная северо-западная серость с предвкушением близкого дождя.

Дачники посыпались с платформы, как горох. Кто-то с неожиданной ловкостью соскакивал прямо на рельсы, другие торопливо бежали по лесенке. Нас с мамой едва не унесло людским потоком, но папа был начеку.

– А где… домики? – спросила я.

В моём представлении дачный посёлок выглядел несколько иначе: разноцветные дома за аккуратными заборчиками, яркие цветочные клумбы и яблони, склонившиеся под налитой тяжестью. Такой дачей владела бабушка. После её смерти всё это досталось маминому младшему брату, и нам там больше не были рады.

– Там, – папа махнул рукой вперёд, где за выжелтевшим полем темнела кромка леса.

– И долго идти? – в мамином голосе звякнула опасная нотка. Обычно после такого родители закрывались на кухне и шипели друг на друга, а потом папа молча и зло курил на лестничной клетке.

– Я… не очень хорошо представляю. Оба раза Палыч вёз нас на машине.

– Пр-р-рекрасно! – гаркнула мама.

– Он нас встретить должен… Вон он! – папа радостно замахал длинными руками. – Палыч!

Папиного друга Михаила Палыча я знала. Он был одного роста с папой, но шире в кости и плечах. Половину лица закрывала седеющая борода, которая невозможно его старила. На «ёлках» от папиного завода в нашем дэ-ка Палыч всегда играл Деда Мороза. Несмотря на суровый вид, дети его обожали.

– Ну, здорово, – налегая на «о», басовито поздоровался Палыч, протягивая папе огромную ладонь.

Удивительно, но даже мама при виде него заулыбалась.

– Экипировались вы, конечно, на «троечку», – с сомнением покачал головой Палыч, – тут с дорогами беда.

Мама с тревогой глянула на мои красные резиновые сапожки, печатавшие в густой глине треугольное клеймо завода, потом перевела взгляд на свои туристские ботинки. Палыч был в болотных сапогах, выше колена забрызганных грязью.

– Ладно, прорвёмся. Пошли, – и мы зашагали.

Сначала месили широкую грунтовку между чахлых полей, потом – большак среди леса. Деревья близко подступали к дороге, и она петляла, бросаясь из стороны в сторону, словно по ней стреляли.

– Михал-Палыч, – вдруг спросила мама дрогнувшим голосом, – столбы кончились. А как же… электричество?

– Через год обещали просеку и столбы, через два – подводку. Всё равно никто ещё не построился толком.

– А плитка? Как же готовить? Где баллоны брать?