Не причеловечиваться! Сборник рассказов

Мама ужаснулась бы, узнай она, как далеко я иногда забиралась, но им с папой было не до того. Они привыкли всё делать вместе, и даже мамин насмешливый скепсис по отношению к Неудобью отступал на второй план, когда папе требовалась помощь. Наверное, соседи завидовали нам. Пока они ютились в шалашах или в тесных бытовках, обнимая по ночам для согрева канистры с горячей водой, мы спали в настоящем доме на чистых простынях. Но я не помню, чтобы в Неудобье кто-то хоть раз отказал другому в помощи. Иногда мне представлялось, что все мы сражаемся с Костяной Мордой, строим свои крепости-дома, и ждём, когда она придёт, чтобы дать ей отпор.

… Некоторые из них так и не успели достроить укрепления. Жена Палыча, например, нашла себе нового мужа, пока он ездил в Неудобье. Палычу пришлось поселиться в своём кузове. Он запил. Под злыми осенними дождями гнили двери и рамы, которые он доставал, часами простаивая в очередях.

«Ванька-керогаз» попал под поезд. Его сруб потемнел и однажды весной осел бесформенной кучей, которую растащили на дрова.

Суровой зимой в начале девяностых у нас вымерзли все яблони («как сглазили», сказал папа, но я-то знала – виновата Костяная Морда). Деревья стояли чёрные, словно обугленные, но к середине лета дали ярко-зелёные побеги.

– Ниже привоя, – с сожалением сказал папа, – дички пойдут.

– Ну и ладно, – отозвалась мама, – зато не эта чернота. Всё-таки нехорошее место ты выбрал, Толя.

– Мне стало неуютно – в её голосе не слышалось привычной иронии.

– Какое дали.

– Почему так далеко от города? Ведь масса свободной земли на полпути! А нас, как… алкашей на сто первый километр.

– Это «места рассредоточения» на случай ядерного удара.

– Ты сейчас серьёзно?

Мама опустила белье в таз и машинально вытерла о передник мокрые руки.

– Серьёзнее не бывает. Заботится о нас государство. Если что, этот дом спасёт нам жизнь.

Мама фыркнула.

Неудобье действительно спасло нам жизнь – с этим потом не спорил никто, даже мама. Когда у родителей начались перебои с зарплатой, огород стал нашим спасением. Через год папу уволили – новая власть в его предприятии не нуждалась. Он помыкался в поисках подработки, после ночной разгрузки овощей попал в больницу с сердечным приступом и неожиданно принял решение поселиться в Неудобье. Тем более, что до садоводства наконец-то дотянули просеку и ЛЭП.

Мама не протестовала. Она очень изменилась за тот страшный год. Я никогда не видела её такой, даже после смерти бабушки. Мама ходила, как автомат, и по ночам лежала с открытыми глазами. Однажды она сказала папе:

– Наверное, так себя чувствовали блокадники. Но у них хотя бы была вера в то, что их освободят.

С апреля по октябрь папа, загорелый до черноты, копался в земле и разводил кроликов в Неудобье. К зиме у нас набралась целая морозилка крольчатины. Мне нисколько не было жалко милых ушастиков – голод оказался страшнее.

Будучи подростком, я постоянно хотела есть. Помню, как моя соседка по парте, Сашка Аникеева, сделала из трёх бутербродов один, оставив лишний хлеб внутри парты. Улучив минуту, когда в классе никого не было, я съела его. Он был свежий и головокружительно пах копчёной колбасой…

Той зимой, когда мы ели крольчатину, на мамин завод заявилась Костяная Морда: под Новый год умер от истощения отец двоих детей.

– Зачем ты защищала диссертацию? – спросила я маму, давясь вареным горохом. – Аникеевы работают на рынке и прекрасно едят. А мы жрём горох, который сушила твоя мама двадцать лет назад.

– Не хочешь – не ешь, – мама отвернулась. Её плечи вздрагивали.

К лету дальние родственники мамы устроили меня на работу: по выходным я торговала мороженым и пивом с лотка на колёсиках в центре города. Тогда никого не интересовало, сколько мне лет.

Однажды подскочили двое. Я даже не поняла, откуда взялись: просто выросли из-под земли на людной улице. Один пристроился сбоку и ткнул в ребро холодным железом, другой больно вцепился в волосы:

– Гони тележку.

Это было самое страшное – потерять товар. Мама и папа с его грошовыми кроликами не расплатились бы. Интересно, подумала я, а если меня сейчас убьют – с родителей спросят за пиво и мороженое? Наверное, да. Для этих людей причины не важны.

Но мой ангел-хранитель оказался расторопнее, чем я думала. От равнодушного встречного потока отделился крепкий мужчина в плаще:

– Девка, проблемы?

Я мотнула головой, но он уже оценил ситуацию: откинул того, что с ножом, молниеносной зуботычиной (я тогда поняла, почему она так называется, он именно что ткнул кулаком), потом резко присел и двинул второго в живот. Подтолкнул мне тележку:

– Двигай отсюда, девка!

Я рванула прочь: тележка громыхала по бугристому асфальту, по лицу струился едкий пот. У вокзала я остановилась в тени, достала из тележки ледяной брусочек мороженого и приложила ко лбу.

Я приехала в Неудобье поздней осенью. Вышла из электрички – посыпал снег. Папа ждал меня на платформе, даже не пытаясь заслониться от ветра. Острая крупа секла его небритые впалые щёки.