Не причеловечиваться! Сборник рассказов

– Потом мы печатали только фотографии, – проговорила Шурка и залпом допила вино из бутылки.

В общежитии было тихо, как в могиле. Медленно и мертвенно рассвело.

– А ведь его можно понять, – сказала Шурка. – Мы тащили его… вниз. Нельзя привязываться к людям, они могут утащить на дно.

– А я, – ломким от обиды голосом спросила я, – тоже тащу тебя на дно?

На секунду повисла пауза. Гирлянда бледно мигала в льдистом свете.

– Ты – моя любимая дурочка! – закричала Шурка и прыгнула на меня с подушкой.

– Ты пойми, – уговаривала меня Шурка, – «автоматов» может быть всего пять, как и докладов. Мне очень нужно улететь двенадцатого в Москву. Очень… Тринадцатого прослушивания в творческую студию Александровского. Это мой шанс, понимаешь? А ты полетишь после зачета, двадцатого. Тебе же даже готовиться не нужно, ты всё и так знаешь…

Меня ждали мама и бабушка. Очень ждали. Бабушка слабела с каждым днём. Шурка… я была её подругой. Я не могла стать предателем, как Шуркин папа, и осталась сдавать зачёт.

Меня ждали мама и бабушка, а дождалась только мама…

– Меня отобрали на заочку, Лерон! – голос Шурки в трубке звенел колокольчиком. – Представляешь, Александровский сказал, что у меня и фактура, и голос…

– Поздравляю.

Чёрный кружевной платок колол мне шею. Мама смотрела на меня дикими глазами.

– Я не могу говорить, Шура. Извини.

Я не узнавала свой голос. Всю ночь я проплакала, и он стал низким и влажным.

– Хорошо. Увидимся. Целую, – Шурка отключилась.

– Как ты могла не сказать мне?

Она сгребла со стола сумочку и швырнула в стену. По полу раскатились флакончики и тюбики. Кто-то, вероятно, сухопарая аспирантка в совиных очках с третьего этажа, истерично застучал по батарее.

– Я всё равно буду пересдавать по справке. Изменить ничего нельзя.

– Ты должна была сказать мне, что случилось!

– Рядом стояла моя мама. Я не могла произнести при ней… это.

– Я пойду в деканат. Они должны отложить твою пересдачу. Ты не в том состоянии…

– Я сдам сейчас, Шурка. Я буду учить, пока голова не лопнет. Мне надо набить её знаниями под завязку, чтобы больше ни для чего не осталось места.

Она неожиданно обняла меня так, что сбилось дыхание.

– Лерон, я понимаю. Держись, милая.

Родной дом был мне отвратителен. Мне не доставало Шурки. Летние каникулы тянулись, как жвачка. Я бесцельно слонялась по выцветшему от жары городу, с презрением разглядывала сутулые панельные многоэтажки и бетонные вазоны, давно не видавшие цветов. Я отвыкла жить с мамой: меня раздражало, что она стирает одежду хозяйственным мылом, а скисшее молоко держит в холодильнике по несколько недель, выводили из себя глупые сериалы и сплетни о соседях, которые она пересказывала, не выдерживая тяжелого молчания за ужином. Даже мамины пироги после Шуркиных казались сухими и безвкусными.

Я прилетела двадцать пятого августа – едва ли не раньше всех. Моросил дождь, но я весело летела по лужам в балетках. Шура, Шурочка моя! Лин-Иванна глянула на меня исподлобья:

– Опять с Уваровой хочешь жить? Как ты только можешь учиться, когда рядом эта… заноза?