— Ты туда пойдёшь? Это голимая провокация какая-то. Говно. Я не одобряю. Короче, ты или у меня выступаешь, или туда едешь. Выбирай, — резко закончил директор площадки.
— Окей, окей… У тебя тогда будем! — сразу пошёл на попятную Миро.
— Готовьтесь, — отрезал Очков и повесил трубку.
— Гондон злоебучий, — выругался на Очкова Миро, посмотрев, однако, на Дойчлянда. — Говорит, что хуй нам, а не телек!
— В смысле? — не понял Дойч.
— «Это голимая пrовокация», — передразнил картавый еврейский акцент Миро. — Хуяция, блядь!
— Ты нихуя не объяснил.
— Да этот хуй пархатый говорит, чтобы мы выбирали: или к нему, или в телевизор! — возмутился цыган. — Я согласился к нему, но нужно ещё телевизионщикам позвонить. Я не знаю даже…
— Ну, давай им в другой день позвоним ещё, узнаем, — согласился Дойч. — Но и выступить хочется… Очко обидится ведь, если нас увидит в ящике-то!..
— Да кто сейчас телевизор вообще смотрит? — резонно заметил Миро.
— Ну, вдруг?..
— Ладно, хуй с ним, разливай уже.
Звонкая капель нестабильной струёй мирно приземлилась в стаканы. Мужчины выпили, каждый думая о своём.
21 августа
Солнце закатывалась куда-то за обшарпанные здания промзоны, оставляя на темнеющем небе розовые и жёлтые разводы. Но жители притона не замечали вокруг себя красоты засыпающей природы. На душе каждого была печать грусти, депрессии и чувства вины. А уж тех, перед кем они бывали виноваты, можно было пересчитывать десятками.
Илья, музыкант, так и оставшийся жить с шайкой Дойчлянда, не искал спасения в молитвах, как это сделали бы его более рьяные товарищи по вере. Он знал, что лучший помощник в борьбе с хандрой и душевными терзаниями, – амфетамин.
Ефрейтор, вернувшийся из деловой поездки, налегал на ганджубас и корвалол. Замедление помогало ему бороться с синдромом дефицита внимания.
Капитолина, Могила и Философ забывались сном – была их очередь упасть на освободившиеся койки в комнате матери хозяина квартиры.
Дойчлянд же пытался заглушить свои неконтролируемые приступы вины и самобичевания водкой. И так накатит, и эдак, а спокойнее на душе не становится! Терзала его нутро мысль, что Гену Штопора он зря обидел. И по совести, и по понятиям воровским, не прав был Дойчлянд.
Собравшись с силами, герой написал Штопору в мессенджере, предложив приехать и помириться. Гена даже не колебался. Согласился сразу же, и сказал, что приедет в ближайшее время.