Будущее Ильи Минету было безразлично, обеспокоился лишь Дойчлянд, но и его своенравный музыкант слушать не хотел: от такого количества дармовой спайсухи парень просто дурел.
Депрессия к тому времени совсем заела Илью. Мир настолько опротивел, что даже сомнительный вариант употребления смеси с непонятной нейротоксичностью казался ему привлекательным способом отвлечься. Музыкант желал хоть как-то срезать угол собственного страдания и прийти к непонятному финишу чуть раньше, чем мог бы своими силами.
Был ли Илья склонен к зависимостям? Да, несомненно. Как и большинство из тех, кто пробовал то, что было неподвластно человеческой нервной системе в автономном её режиме работы. Зависимость ли толкнула парня аккуратно насыпать трофейного концентрата в бонг? Сложный вопрос, ведь на кухне все тоже были от чего-то зависимы. Пальцы Ильи крутанули колесо зажигалки. Пламя рвануло в колпак, спустя секунды изменив агрегатное состояние порошка. Мутным джинном дым заполнил колбу. Илья обхватил пластиковую трубку губами, палец открыл кик-хол. Вжух!
Существо с крокодильими лапами и телом дельфина вынырнуло из ямы, которую рыло. Потоки Праздника усиленно потекли по устьям в стенах притона, вызывая интерес мерцающего призрака. Среди привычных энергий, которые для жителя тонкого мира были любимы и знакомы, была и та, которая ему не нравилась. Один из рукавов этой мистической реки было пропитан гнилью и разложением. В мире крокодилолапого дельфина что-то вспыхнуло.
— Азиат! — шипел Илья. — Азиат пришёл! Это конец!
— Завтра кому-то будет стыдно, ха-ха-ха, — заливался смехом Ефрейтор, записывая корчившегося Илью на камеру.
За окном раздалось ржание лошади. Дойчлянд подскочил, словив флэшбеки прошлой весны.
— Блядь, что-о-о? — с охуевшими глазами покосился на окно Дойч. — Вы слышали?
— Будто лошадь… — неуверенно подтвердил Могила.
Парни подошли к окну, перешагнув скрючившегося на полу Илью. Ничего необычного за стеклом не происходило, лишь ветер гонял по двору рваные пакеты.
— Пойду, погляжу, — неуверенно сказал Дойчлянд.
— Что поглядишь? — не понял Могила.
— Не знаю, — так и не внёс ясности хозяин квартиры.
Шелестели деревья, вечерние сумерки покрывали тротуары и дома, а тапочек Дойчлянда уткнулся в кучу тёплой и мягкой субстанции.
— Ебаные, блядь, собаки, — выругался Дойч.
Но, увидев размах погружения, обомлел. «Нихуя себе собаки!» — подумал герой, вытаскивая полностью унавоженную ступню. — «Нихуя это не собаки!».