Не про заек

Пройти мимо фруктовой лавки, повернуть налево, пересечь почти всегда пустую улочку и войти, тихо повернув ключом в большой железной двери. Затем подняться бегом по семнадцати ступенькам и записать всё это зелёной ручкой.»

 

Спокойные дни в Клиши

Она ходила по улицам с MP3-плеером. Очень им дорожила. Купила ещё в Питере на свои гонорары за росписи. Он был кругленький, красивенький, под размер CD, крепился к поясу и играл ей часами. Жанну Агузарову, Джэйнис Джоплин и Virgo Intacta — электронную группу из её города. Это всё были саундтрэки к фильму «Париж», который она видела вокруг себя. Потом списала пару дисков «Аквариум» у русских друзей и любила поставить где-нибудь в подходящей компании...

Хотя, конечно, «русскости» она не искала, иначе зачем же было уезжать? Нарочно не искала, хоть и была рада некоторым своим соотечественникам...

Её гражданство вызывало либо восторг (и перечень устоявшихся уже во всём мире штампов), либо разговоры о политике, либо её панику.

То она с вызовом заявляла, что из России. То, взывая к помощи: «Я — нелегал!» То нервно скрывала свой «орижин», так как её уже достал тот стандартный набор вопросов о ней, заезженный вплоть до интонации.

Разумеется, всё это было полезным, хотя бы для того же французского. Все эти склеенные как мозаика фразы. Всё это распознавание типичности французов и француженок.

53

Галина Хериссон

 

Нужно было мимикрировать. И целоваться в обе щеки. И записывать телефоны, и улыбаться, и делать вид, что созвонимся непременно! Друзья навеки. Вуаля!

Поэтому Лиза влипала в любую компанию и училась. Знакомилась и использовала любую возможность поговорить. По-английски или по-французски.

Там, где можно было — ела. Там, где можно было — спала. Там, где можно было — просила помощи. Там, где была угроза — отказывалась. Там, где было спокойно — писала. Там, где было интересно — шла. Там, где было красиво — любовалась. Там, где было место — рисовала.

Она рисовала, потому что так привыкла. Она писала, потому что иначе никому бы не был слышен её невыносимый внутренний монолог.

* * *

«Метро закрывалось, а я ещё не доехала до Клиши. Пришлось выйти на полдороги. Обычный пеший ночной поход на дальние расстояния.

Парень, пытающийся достать пару монет из-под автомата.

Пытаюсь позвонить с таксофона.

Такси. Огоньки проносятся мимо меня. Я иду, я дышу, я живу.

— Excusez-moi, monsieur, c’est possible aller à Clichy?16

Ломаный язык. Арабская музыка.

— Садитесь.

Когда мы приехали, Николя ещё не было. Он сказал по телефону, что заплатит за такси.

 

16  Простите, месьё, возможно ли ехать до Клиши? 54

НЕ ПРО ЗАЕК

 

— Vous etes Russe?17

— Oui.

Водитель нервно курил.

Николя прибежал с мокрой головой.

Деньги. “Merci, au-revoir!18”»

* * *

«Балкон на пятом этаже. Отсюда обычно видно Тур-Эфель, но сейчас слишком поздно, и башня не подсвечена...

Сон в оранжевых подушках. Далеко за полдень. Солнце в окно, колыхающееся бельё на веревке в студии напротив. Герани. Тут везде герани.

Наконец, горячий душ. Собственное лицо в зеркале.

Кухня. Горка посуды. Я люблю мыть посуду. Запах остатков еды почему-то напомнил парикмахерскую из детства; что-то, чем тётки завивают свои перманентные кудри...

Пью чай за столом. Остатки вчерашних сигарет. Рисунок, какие часто рождаются в дыму, музыке и разговорах на двух языках. Николя ушёл на работу.»

* * *

«Басы “Massive Attack”. Футболка на голое тело. Звук воды в туалете перемешивается с едва слышным звоном колокола старой церкви. Крыши бросили тень на своих соседей. Луч предзакатного солнца отразился в глазах прелестной молодой негритянки, вышедшей снять сухое бельё. Занавеска запахнулась за ней, но ещё продолжала колыхаться под ласковым ветром,

17  Вы – русская?

18 Спасибо, до свидания

55

Галина Хериссон

 

помня движения её бёдер.

Вечер. Красиво. Впадаю в состояние тупой, мягкой задумчивости, и сердце большое, полное любви, бьётся чаще, когда можно выйти из квартиры просто чтоб посмотреть уже много раз виденную Эйфелеву Башню, искрящуюся, подмигивающую огромным светящимся глазом, рассекая небо над Парижем.

Я не в Париже, а в Клиши. Но граница — только указатель на дороге, обязательно обрамлённой произведением скромного и старательного садовника.

Серые крыши. Облака цепляются за трубы, плывут, наматываются на Эйфелеву башню. Есть немного пива, можно тянуть его, наблюдая за домашней крысой, пятнистой, с глазами бусинами.