Я не буду здесь пускаться в перипетии цветочного бизнеса, но могу точно сказать, хлеб этот — не лёгкий. Цветы быстро портятся, налоги съедают всё, и содержание лишнего работника обходится недёшево. А сам патрон, бывает, сидит на бобах. Я видела, что у них часто пустовал холодильник. Домашнее хозяйство было более или менее заброшено. Ведь Наоми было вечно некогда. А её муж занимался развозкой и детьми. Не считая двух огромных собак, которых он холил и лелеял. Эти два добродушных “медведя” обычно валялись у нас под ногами.
Вся семья жила наверху, над бутиком. Я хорошо знала их квартирку, потому что часто обедала наверху, иногда ночевала, а на каникулах, когда ребята уезжали отдохнуть, так и жила с собаками у них под крышей.
Наоми не любила своего мужа. Ни первого, от которого у неё была семилетняя дочь (большеглазая Майя вечно крутилась в бутике и задавала сотни вопросов, хватала ручонками всё что ни попадя...), ни теперешнего, Винсента, отца второго ребёнка — мальчишки, чудесного хулигана и непоседы, солнечного блондинчика Леопольда. Не сложилось. Как и не сложилось с её бывшим любовником, о котором она ещё страдала и “пела” мне иногда целый рабочий день.
Она была шефом. А работать и существовать
184
под её началом не каждый сможет. Наоми, как истинная маньячка профессии, вечно недосыпала, раз или два в неделю рано утром ездила на оптовую базу за цветами и совершенно не занималась своим здоровьем. Когда она серьёзно резалась секатором или ножом, или какая-нибудь ветка попадала ей в глаз, она просто продолжала работать, пока рана не начинала становиться угрожающей. Про таскание с полным наплевательством на свою спину тяжёлых ящиков с растениями или огромных ваз с водой я уж и не говорю. Такого же “наплевательского” к себе отношения она ждала и от других.
Латентная самоубийца. Её мама покончила с собой лет десять назад, а с отцом отношения были непростыми. А мне нравился этот месьё в канотье на её свадьбе, и потом, когда он приезжал по праздникам, и мы вели с ним интеллектуальные беседы (жуткая редкость для флористов!), и он был рад за Наоми, что мы работаем вместе. Даже хотел мне свой портрет заказать...
Были, конечно, и чудесные моменты! И красота, и благодарность, и подарки с обеих сторон, и юмор, и слезы, и откровенность, и рассказы, и объятия.
Да и праздники мы проводили вместе. Куда ж мне ещё? К тому же в праздники мы работали больше обычного и закрывались позднее. И спешить мне было не к кому. Да и с транспортом — полный караул.»
Тёмные Аллеи
«Караул и случился в один прекрасный осенний вечер. Мне ужас как захотелось печёнки и черничного варенья. А я заприметила вновь открывшийся супермаркет возле пересадки автобуса. Он
185
единственный работал в столь поздний час. Я накупила всего и села в ближайший автобус, который довозил не до самого дома, а до аллеи, через которую нужно было идти минут десять, исхоженной мной и по воскресным туманным утрам, и по предзакатным вечерам. Но тут уж было почти совсем темно. А в таких районах фонарей не зажигают. Что ж, выбора не было. Других маршрутов там не ходит. А ходят обычно редкие прохожие, выгуливающие собак. Не в этот раз.
Издали я заметила пару тёмных крепких фигур. Но между ними прошёл этакий мальчик-колокольчик, молодой и рыжий. Он прошёл мимо меня восвояси, а я нырнула вперёд. Очень устала и хотела есть. Поскорее бы домой!
Когда я поравнялась с этими двоими: чёрные высокие парни в капюшонах и костюмах в облипку, будто из кино, они оба синхронно схватились за мой рюкзак и сумку на плече. Я упала, а они продолжали тянуть. Рюкзак был хлипкий, и лямка оторвалась. И эти идиоты убежали с моей баночкой варенья, ключами, банковской карточкой, проездным и, самое обидное, столь выстраданным удостоверением личности! Я говорила этим великовозрастным бэтменам: “Дебилы! У меня же нет ничего ценного!” А они в ответ — ни слова. Не хотели, видно, чтоб опознала их акцент, африканский, арабский или какой там ещё... Слаженно работали парни, профессионально, чувствовалось, что не в первый раз. Лиц не разглядеть. Тёмные в темноте аллеи и тени капюшонов. Гопники и салаги с атлетическим телосложением. А не смогли у меня отнять сумку на плече. Ту самую, где был телефон, ту самую, с правого бока, где лежала печень, ту самую, с которой скромно улыбалась девочка с жемчужной сережкой. Я купила её давно в Гааге, вдохновлённая 186
Вермеером, и продублировала крепким хлопком, крупными шёлковыми стежками.