Не про заек

Чудесный парк Монсо закрывался, и вопреки уверениям европейских друзей, «спать абы где в спальнике» не представлялось возможным. Магазины закрыты. Улицы пустынны (семнадцатый округ Парижа, шери!). Звонок в полицию из метро. SOS:

— Мадам, вы пьяны? Где вы?

Хоть бы посадили уже в каталажку и выслушали! Да хоть бы в кресле у них покемарить! Приехали, помотали

30

НЕ ПРО ЗАЕК

 

головами. Обещали прислать какую-то развозку для бомжей — дожидаться не стала...

Поздний вечер. Сидела на асфальте с рюкзачком. Очень хотелось пить. Подходил араб, приглашал домой. Нет, спасибо. Хорошо хоть, бутылку воды оставил. Кафешки закрывались, ну, если только взять на вынос... А хочется под крышу! Вера в человечество потеряна. Жрать охота. Обращаться к малочисленным добропорядочным буржуа не было ни языка, ни сил, ни доверия, ни желания...

И тут из ночи на велике вырулил Посланец Судьбы. Губы сами прошептали: «Бон суар...» Уж это она на французском освоила.

Христо был из Болгарии. Молод и черноволос. Жил в Париже маргиналом уже лет семь и знал, что к чему. К счастью, не пришлось Лизе в первый же вечер спать на асфальте. У него даже был ключ от квартирки знакомых в Сан-Дэни8, где Сена из окна видна, и была она действительно в ту ночь очень зелёной. А Лиза была как у Христа за пазухой.

* * *

В общем, август пролетел. Она думала, что всегда тут — так. Жара. Куча туристов. Еда и шмотки на улице только лежат и ждут. Контролёров в метро нет, а если есть — то добрые и отпускают... Парле Франсэ. Заночевать можно и под ракитовым кустом, если вдвоём.

Нашли какую-то подработку. Квартиру нужно было перевезти. Христо напарников не нашёл и позвал Лизу, отрекомендовав её как гимнастку. Им заплатили и покормили сэндвичами. Подвезли куда-то до Парижа.

 

8  Северный пригород, спальные иммигрантские районы

31

Галина Хериссон

 

Они валялись на газоне, радовались заработанным денежкам и пили вино из бутылки. У забора сидел какой-то персонаж в нелепых шортах и усиках и не знал, как заговорить. Наконец подошёл и попросил салфетку, сам сознаваясь, что это был только повод. Познакомились, и Крэйзи Джо (так она его про себя назвала) пригласил их к себе домой, посулив стаканы и ванну. Оказалось, что это не совсем Париж, а прилегающий пригород, главное — метро ходит.

Тогда Лиза уже приняла решение — остаться. Остаться несмотря ни на что. Потому что терять было нечего. Потому что пыталась уехать тем же стопом, но никто не сажал — не было куража. Потому что денег всё равно не было. Потому что было страшно. Потому что не хотелось запрыгивать на подножку грузовика, хоть это и виртуозно получалось. Потому что тут Нотр-Дам, в котором днём играют Баха, а ночью, напротив — акробаты и музыканты выступают кто во что горазд, и можно сидеть в кругу зрителей на старой брусчатке и пить бордо. И вообще, Париж оказался магнитом. Магнитом, из которого даже при желании не выбраться. Желание должно было быть очень сильным. Чтоб можно было преодолеть гравитацию и вырваться с этой планеты. А желание пропало, размылось водами Сены. Ещё тогда, когда она ещё по привычке ходила на рю де Токвиль. Потому что там было интернет-кафе — единственное, которое Лиза знала. Там мы с ней и встретились в середине августа.

 

Мадемуазель Лиза

Она была маленькой и плотной. С выгоревшими на солнце рыжими волосами. С модной стрижкой. С серо-зелёными глазами с жёлтой каймой вокруг зрачков. Ну,

 

32

НЕ ПРО ЗАЕК

 

если приглядеться. Но никто особо не приглядывался. В больших городах всегда встречают по одёжке. А из одёжки у неё мало что было своего. Приехала с маленьким рюкзачком и спальником. С какими-то чётками и цветными ленточками вокруг шеи. В драных кедах. Штаны хипстерские. Ну а в чём ещё через турникеты прыгать? Обжилась уже потом шмотками, найденными в пакете чистыми и выглаженными на лавочке с рю де ля Помп9...

Зато у неё были крутые мотоциклетные очки, найденные на обочине одной из французских дорог, когда она ехала стопом...

В общем, ходила Лиза в то интернет-кафе на рю де Токвиль, чтоб хоть как-то держать связь с миром. Жану не писала. Писала в Питер. Получила письмо оттуда. Подруга писала, что сквот, в котором они жили, выселяют теперь точно. Так что теперь ни театра, ни мастерской, ни чёрного рояля, ни моделей, обмазанных гипсом, ни ванной, ни костюмов, ни высоких потолков с качелями. Ни жилья. Всё.

Тогда, наверное, у неё внутри всё и решилось. Возвращаться некуда, в «Цветочки» обратно работать не возьмут. Был, правда, один заказчик на роспись. Но стены ей теперь хотелось расписывать здесь, в Париже.

Она представляла, будто продала все свои оставшиеся в Питере вещи и купила на них билет до Парижа. А обратный билет — что ж...