— Давеча слышу в радийку: «Куст едет!» Смотрю в бинокль, не вижу ни черта. Ваня, мой второй номер, разглядел и мне тычет. И правда, лесопосадка, а за ней едет огромный ком зелени. Больше танка раза в два. В четыре глаза в бинокли сечем, как просвет в лесопосадке он заслонил, вижу ствол из куста торчит. Танк! Ванек уже ПТУР на станок поставил. Выстрелили. Не видно попадания. Но танк дыманул и сквозь лесопосадку на нашу сторону ломанулся. Мы второй ракетой шмяк его! Тут я сам целился для верности. Танк заискрил, но не остановился, свернул вправо и пошел вдоль позиции. Не стреляет, не маневрирует, едет не спеша.
Дежурный по «Шале» капитан протягивает «Бальзаку» кружку кофе. «Бальзак» делает глоток кипятка и продолжает рассказ:
— Поперечную лесополосу проскочил и вроде как напротив роты «Дрездена» оказался. Там мой второй расчет по нему ПТУРом третий раз — шарах! И ребята из РПГ два раза, и никакого толку. Прет куст дальше! Танкистов по радийке кликнули, и «Кластер» его первым же снарядом зажег. Потом лазили смотрели на него. Не! Не мы — пацаны. Нам-то чё, старым, по степи лазать? Они мальчишки, любопытные. Говорят, танк мы сделали то ли первым, то ли вторым ПТУРом, экипаж в башне погиб, только мехвод остался, пытался танк увести. Так вот, каких только железяк хохлы на него не наварили! И от ракет, и чтоб маскировку держать. Куст в два раза больше танка был! Может, потому легенды про вареные люки и пошли. Вот это и был последний Т-64, который я видел.
— К делу! — командует «Аляска», едва затушив очередную сигарету.
Офицеры обсуждают размещение ПТУРов на позициях десантников и мотострелков.
— Завтра главный день, «Алабама», — заканчивает совещание кэп. — Если у нас что не так пойдет, придем в твои окопы умирать.
Старлей собирается уходить, но «Аляска» останавливает его:
— Мехвода из 17-го заберите. Шесть часов полз по степи. Из Сухой Балки. Устал человек, спит у «дырчика». Вам часовой покажет.
«Дырчиками» на войне называют генераторы. «Алабама» кивает кэпу и уходит. Следом уходит «Бальзак».
— Стержень обороны — это отсутствие всякой конкуренции между пехотой и ВДВ, — обращается «Аляска» к «Прозе», — СВО показывает доминирование Войск над всеми.
Слово «Войск» кэп произносит с большой буквы, подчеркивает голосом.
— Мы показываем результат! Выполняем задачи, нам несвойственные! А доверие пехотных командиров дорогого стоит, — «Аляска» думает минуту, потом обращается к дежурному: — Я спать, разбудите меня в четыре тридцать.
«Проза» остается наедине с дежурным по «Шале», операторы БПЛА спят в прежних позах, уткнувшись лицом в руки на ноутбуках.
«Проза» листает блокнот.
Спускается полковник «Маки». Его качает от усталости. «Проза» уступает ему место, а сам пересаживается на складную табуретку рядом с дежурным.
— Думал, сдохну. 24 мины. В одиночку! — сопит «Маки». — Хотел на хер вашего кэпа послать. Но утерся.
Он замолкает, клюет носом, вздрагивает:
— Зато бойцам не стыдно в глаза посмотреть…
— Был бы толк! — уточняет «Проза», но сапер-полковник его уже не слышит, он спит.
Через тридцать минут два сапера из 743-го полка привозят противотанковые мины, будят «Маки», и они снова уезжают на установку мин.
Оживает рация:
— «Аляска», «Аляска», я — «Берген», прием.
— «Аляска» отдыхает, я — «Шале», что там у вас? Прием.
— Движение. «Немцы» лезут по лесопосадке. Я — «Берген», прием.
— И что?
— Рвутся.
— «Берген», я «Шале». Действуйте по обстановке, — дежурный решает не будить командира полка.
Переглядываются с «Прозой».
— ДРГ, видимо, — поясняет дежурный.
— Саперный полковник не зря старался.
«Проза» выходит на улицу, в абсолютной темноте спотыкается о земляные ступени. Где-то вдалеке слышен глухой взрыв. «Проза» прислушивается, собирается уходить. Еще один взрыв — и крик боли. Проходит в блиндаж мимо часового. Второй часовой спит на топчане у стены напротив.
«Проза» пересказывает дежурному услышанное.
— Это их спецура мобиков вперед себя послала, наши мины собой разминировать.
— А зачем?
— Чтоб как можно ближе к нашим позициям приблизиться. Сейчас ДРГ пойдет. Точно ДРГ, — дежурный вертит в руках рацию, но «Бергену» решает не звонить.
— Не будете вмешиваться? — спрашивает «Проза». — Руководить?
— Доверие. Доверие командирам. «Берген» сам знает, что делать.
Наверху вдалеке начинается стрелковый бой. «Проза» снова идет к выходу наружу. Наверное, ему не стоит шастать туда-сюда. Тем более «Проза» все равно не видит ступенек. Поэтому он стоит у входа, жадно вдыхает стылый сентябрьский воздух. Стрельба прекращается. В небе с треском распускается белая гроздь. Фосфорные хлопья медленно планируют на поле боя.
— … Спецуру мы положили, прием, — слышен конец доклада «Бергена», когда «Проза» спускается в блиндаж.
— «Берген», я «Шале», да! — дежурный кладет рацию перед собой.
— А фосфор зачем? — спрашивает «Проза».
— Сожгли лесопосадку, чтобы нам тела «двухсотых» не достались. Регулярно так делают. Если шишку какого мы шлепнем, к примеру.
«Прозе» не спится. Он слушает канонаду.