Не проси моей любви

— Связать тебя ремнем за неимением возможности связать как-то иначе.

— Узами брака, например?

— Или узами долга. Любого другого долга.

— Слишком прямолинейно. Желание ходит кривыми дорожками.

— Почему?

— А черт его знает. В лакановском психоанализе человеческое желание — это всегда чужое желание. Объектом нашего желания становится то в мире, что желанно другим человеческим существам, то, на пути к чему мы встречаем соперников, или то в другом человеческом существе, что устремлено не к нам, а к чему-то, нам недоступному или непонятному.

— Так, так… — Нора задумалась, напряженно сдвинув брови. — Я желаю райское яблочко или луну с неба, потому что другой человек это желает. Или… Молчи! — Увидев, что он готов продолжить, она зажала ему рот ладонью. — Я желаю тебя, Германа Вербицкого, потому что ты желаешь посвятить себя Соловецким островам, заниматься реставрацией памятников деревянного зодчества, писать маслом озера, каналы и башни кремля. Нет, не так. Я желаю то в тебе, что желает все перечисленное. Я желаю твое желание, устремленное к Соловкам, к живописи, к архитектуре…

Герман кивнул.

Убрав руку от его лица, Нора придвинулась вплотную, и они поцеловались. Осторожно, как будто впервые.

— Желанию, чтобы жить, нужно оставаться неудовлетворенным…

Слова вперемешку с поцелуями перетекали изо рта в рот.

— …поэтому стараться завладеть объектом желания — ошибка…

— …ограничивать, связывать — ошибка…

— …смерть желания, да…

— …лучше связать ремнем, чем связать обещаниями, обязательствами…

— …не обещай мне ничего…

— …не проси моей любви…

— …иди ко мне сейчас и ничего не бойся.

Руки его были уже свободны. И этими своими свободными руками Герман ласкал тело Норы так, словно через пять минут им предстояло потерять друг друга навсегда. Пальцы художника творили настоящие чудеса, тасуя ее ощущения, словно карты в колоде. Голова у нее кружилась, мысли путались.

— Нож, Герман. Дай мне нож.

Дотянувшись до тумбочки, Герман вытянул из кожаных ножен один из своих летающих ножей и без вопросов передал ей.

— Помнишь Большой Заяцкий?

Он кивнул, моргнув длинными девичьими ресницами.

— Да, конечно.

— Кровь соединила нас троих: тебя, меня и Леонида…

— А теперь мой секс с Мышкой нас разъединил? Тебя и меня. Так ты чувствуешь?

— Кажется, да. Может, не в точности так, но похоже.

— И требуется повторение ритуала?

— Ну…

— Не надо ничего объяснять. — Пальцы его прошлись вдоль лезвия ножа, который Нора держала прижатым плашмя к своей щеке. — Если ты этого хочешь… если чувствуешь, что тебе это нужно… — Очень плавно Герман отвел лезвие от ее лица и, повернув, приставил острый край к своей груди. — Знаешь, на Анзере тоже есть каменные лабиринты.

— О!.. Ты их видел?

— Увы, нет.

— Мы сможем их увидеть? — Нора надавила на нож. Под лезвием тотчас же заблестела капля крови. — Ты знаешь, где они находятся?

— Есть несколько мест. На западном побережье, недалеко от поселка Кеньга — там целых четыре лабиринта. На южном побережье — один в местечке Плотище, один в местечке Могильники и между ними большое языческое святилище на мысе Лабиринтов в районе Капорской губы. Еще есть неисследованные лабиринты на восточном берегу Троицкой губы, около Спасательной станции. Но самое знаменитое и более-менее исследованное святилище расположено на мысе Колгуй. Если мы пойдем на катере до Капорской и будем высаживаться там, может быть, удастся завтра же осмотреть мыс Лабиринтов. Раскопки показывают, что со II тысячелетия до нашей эры на Анзер приезжали для совершения обрядов люди со всего Беломорья, даже из самых отдаленных мест, оставляя после себя лабиринты, пирамиды, курганы, дольмены.

— Множество предметов культового назначения и никаких следов жилья? — Задавая вопросы, Нора тянула лезвие вниз. Теперь кровь вытекала из пореза тонкой струйкой. — Так же, как на Большом Заяцком?

— Да. — Герман смотрел ей в глаза. — Язычники считали Анзер святой землей и не селились там.

Алая струйка, извиваясь, ползла по рельефным мышцам его груди. Не выдержав, Нора потянулась к ней приоткрытым ртом, но Герман прошептал «погоди, не сейчас», осторожно разжал ее пальцы и, завладев ножом, чиркнул по груди Норы выше левого соска. Ей вдруг стало очень жарко. Тело покрылось испариной. И вовсе не от боли, как раз больно, можно сказать, не было совсем. Тонкий кровавый штрих, даже не порез. Но жар охватил ее всю целиком. Причем не только снаружи.

Она увидела над собой потолок и поняла, что лежит на спине. В следующий миг потолок заслонило лицо черноволосого демона. Бедра были уже раздвинуты и через эти, черт бы их побрал, эпичные врата, в нее врывался огненный смерч, заполняя все полости и складки. Норе казалось, что она принимает джинна, инкуба. Внутри бурлили воды, из которых когда-то вышли пресмыскающиеся, птицы и всякая душа живая. Бурлили и вскипали, заставляя ее биться с криками, которые были слышны, наверное, и в преисподней, и на небесах.