Не расстанусь с коммунизмом. Мемуары американского историка России

Рауль больше оценил то, что я нашел в других архивах. В Минском областном архиве (ф. 688, документы Минского городского комиссариата, в основном коллаборационистской городской администрации с 1941 по 1944 год) хранились списки русских и немцев, получавших вещи, расписки за выдачу реквизированного имущества евреев, пропуска, выданные немцам, размещенным в Минске, поименные списки плательщиков за аренду квартир, списки одежды, изъятой у евреев, и просьбы местных жителей о материальной помощи. В отличие от Центрального государственного архива, там мы пользовались полным доступом к справочному аппарату. В Харькове, где директор проявляла свое расположение к нам, я видел записи об учебных заведениях, находившихся на оккупированной территории (предмет, который по сей день остро нуждается в исследованиях), и администрации города. Среди последних документов (ф. 2982) обнаружилась самая значимая находка: размеченный цветом список жителей по улицам в алфавитном порядке, согласно переписи населения декабря 1941 года, с именами евреев на желтых страницах и именами русских, украинцев, поляков и немцев – на белых. Оккупанты использовали этот список, чтобы собрать евреев города – около 10 тысяч человек – на территории тракторного завода, где подразделения из Einsatzgruppe С начали их казнить[112].

В своей поездке мы столкнулись с советским порядком, на тот момент быстро распадающимся. В ожидании рейса на Москву в аэропорту Харькова я забрел в комнату отдыха, где вокруг телевизора собралась группа молодых людей. Подойдя ближе, я увидел, как Горбачев на экране упрашивает толпу в Вильнюсе не соглашаться на выход Литвы из СССР. «За пятьдесят лет, – говорил он людям на площади Ленина в Вильнюсе, – мы стали связаны вместе, нравится нам это или нет». Я не мог оценить реакцию толпы в телевизоре, но смешки телезрителей сомнений не оставляли. Затем, узнав, что наш рейс из-за метели отменяется, я вышел на улицу, пытаясь сообразить, что теперь делать. Ко мне подошла пара парней в кожаных куртках и предложила отвезти нас в Москву сквозь снежную бурю. «Разве ехать не слишком опасно?» – спросил я недоверчиво. «Нет проблем», – ответил один из них, прежде чем назвать цену в долларах. Не желая рисковать своей жизнью, я поторопился уйти; в результате цена несколько раз снижалась, а потом они в отчаянии согласились на плату гораздо менее ценными русскими рублями. Так я неожиданно впервые узнал, как люди торгуются. Как бы то ни было, из-за нашей осторожности нам пришлось провести еще одну ночь в Харькове и спать в неуютном месте, именующем себя «мотелем», недалеко от аэропорта. К тому времени, когда мы добрались на следующий день до Москвы, мы пропустили свой рейс домой. Поэтому нам пришлось заселиться в гостиницу, достопочтенный «Националь» на улице Горького. Когда мы дали паспорта женщине за стойкой, она заметила, что срок действия наших виз истек, что, собственно, так и было. При этом Рауль раскричался на нее, обвиняя в бюрократии и прочих неприятных вещах. «Она только выполняет свою работу», – как помню, заметил я, и мгновенно пожалел о выборе слов, которые он, несомненно, слышал раньше в другом контексте.

Хильберг вскоре после того, как мы расстались в нью-йоркском международном аэропорту, написал мне: «Хорошо, что мы были вместе в этой поездке». Он скончался в 2007 году. В 2013 году, спустя почти четверть века после того, как я ездил с ним в Минск и Харьков, чтобы помочь найти в советских архивах материалы для музея Холокоста, я провел исследование совершенно другого плана в библиотеке этого музея. Я узнал от аспиранта Чикагского университета, что музей получил оцифрованные копии советских архивов, включая материалы Совета по эвакуации и его региональных филиалов[113]. Созданный менее чем через неделю после нападения Германии в июне 1941 года, Совет взял на себя неимоверно сложную задачу по эвакуации стратегических предприятий на восток страны, причем количество их работников исчислялось миллионами. Я не знаю, кто решил, что эти материалы подходят для музейной коллекции; они, конечно, касались не только эвакуированных евреев; но то, что они были оцифрованы и доступны для чтения в библиотеке музея, – это истинное благо.