Не-Русь

Выражение лица Боголюбского, по мере моего лепета, становилось всё более презрительным.

— Нет. Не Иван. Брат был добр, но не глуп. Бестолочь ты, счёта не знаешь.

— Э…?

— Да хоть как крепости ставь! Сколько надо иметь войска, чтобы удержаться против полутораста тысяч воинов?

— Э… Ну…

— Треть надо! Не менее! Хоть в каких крепостях-засеках. Полста тысяч! Доброго, оружного, постоянного войска. Дошло? Чтобы одного воина прокормить надо смердов… Сколько?

— Ну… Семь…

— Сколько в смердячем семействе душ?

— По-разному… но… десять.

— А ещё к войску нужно городских. Мастеров, купцов, попов… Считать умеешь?! Сколько всего?!

Факеншит уелбантуренный… Четыре миллиона! Абзац подкрался незаметно. Из таблицы умножения.

Андрей завёлся нешуточно, даже брызгал слюной. Выплёвывая в меня свои эмоции:

— Дурень! Ботало берёзовое! Это — половина всей «Святой Руси»! Это против всего Залессья — впятеро, всемеро! Сколько лет от Бориса с Глебом до сюда?! Двести?! А отсюда до твоих… мунгал… шестьдесят-семьдесят? Так князья в Залесье пришли не на пустое место! Тут уже люди жили! А там-то — степь голая! Ты куда людей слать хочешь?! За булгары да за буртасы, промеж кыпчаков да торков, в пустой чужой земле землянки копать?! Сгноить-поморозить?! Господи боже, пресвятая богородица! Да с откеля ж такие пни вылезают?! Ведь не дай бог твои речи бессмысленные — люди малые услышат! Ведь сыщутся и другие глупцы да сволочи! Ведь поведут народ обезмозгленный на смерти лютые!

Он замолчал, вытер губы, посмотрел на меня с ненавистью. И подытожил:

— Рубить. Рубить голову, пока дурость твоя — в народ не пошла. Мало ли у нас иных зараз. Новой — не надобно.

Стоп! Как же так?! Это ж второе самое главное событие в русской истории! После Крещения. Это ж «Погибель земли Русской»! Это ж первоисточник и первопричина… ну, всякого всего! Русь, его «Святая Русь» будет разрушена! Русский народ разделится натрое, всё поменяется: язык, система управления, одежда, законы… Сотни лет войны на истребление, бесконечная «борьба со степными хищниками»… вековая оккупация большей части… вечная централизация для непрерывной мобилизации… А ему — плевать?! Боголюбскому плевать на судьбу «Святой Руси»?!

— Погоди… а как же… а чего ж делать-то?… ведь будет нашествие… ведь я же знаю… Ну, пророчество, грядущее же…

«Его уста сочатся ядом». Ядом убийственного сарказма.

— А ты, значит, во пророках. Может, тебя не Ванькой, а Иезекиилем звать-величать? Тебя сам Господь Бог вразумил? Показал тебе свиток кожаный? «И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: «плач, и стон, и горе»».

Я даже поперхнулся, прихлёбывая винцо из кубка.

Глава 343

Андрей был в бешенстве. От того что на миг поверил. От того, что сразу понял — ничего сделать невозможно. От возникшего на мгновение ощущения собственного бессилия перед грядущей опасностью. От того что задумался, представил, почувствовал. Оттого, что сам, на минуточку, увидел мои картинки, соприкоснулся с моей душой. Что между нами на мгновение возникла паутинка… нет, не дружбы, не единомыслия, но понимания, со-чувствия. Общности. А такого, между светлым князем и душегубцем кровавым — быть не может! Никогда! Чтобы «душегубец» не говорил!

Ибо «понять» часто означает «простить». Тяжко посылать на плаху человека, с которым ты… «со-чувствуешь».

Тыча в мою сторону мечом, он кричал мне шёпотом:

— Ты! Ехидна злокозненная! Поклёпы гадские на Русь складываешь! Всяко слово — ядом змеиным течёт! Выкормыш, выползок сатанинский! Для смущения душ христианских посланный! Чтобы дух наш русский расточился аки пар утренний! Не бывать этому!

Я отставил в сторону свою пустую посуду и, встав на четвереньки, сходно, шёпотом, заорал ему на встречу:

— А ты — руби! Рубани мечом святым до по лысой-то головёнушке! Враз замолкнет глас, глас пророческий! Не будет у тебя нужды-заботушки! Тебе! Государю! Нахрен-то думати?! Жрать да спать — мозгов не надобно! Ты тут кто — князь русский или в плетне дреколье замшелое?! Коль нацепил корзно — изволь знать! Хоть убей — да выслушай! Изволь об Руси заботу иметь! Ты… б-б… братец…

Андрей, кажется, опешил от такого моего ответа. От напора моего отпора. Пару мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Он — наклонившись ко мне навстречу со своего трона, странно изогнув спину, с чуть дрожащим, пускающим от этого зайчиков, мечом в руке. Я — стоя на коленях, почти на четвереньках, вытянувшись ему навстречу, с идиотским пустым кубком в руке.

Я сдался первым. Уселся на пятки, отвёл глаза, заговорил спокойно, миролюбиво:

— Зря ты на меня так, зря пророком ругаешь да насмехаешься. Мы все — пророки. Всяк, кому язык дан — грядущее предсказать может. Кто больше, кто меньше. И ты, Андрей, тоже… «во пророках».

— Чего?!

Надо помнить, что издевательская фраза соседей Иосифа Плотника: «Вот и Иисус во пророках» — здесь у всех на слуху.