Я слушал песню вполуха. Джон, насколько я его знал, не был ни большим, ни злодеем. Острым на язычок и резковатым, как большинство поэтов, — это да, но в душе добряк. Если он и занимался саморазрушением, так это только потому, что скорее готов был причинить боль себе, чем другому. Я недоумевал, почему он умолчал о своих выступлениях по радио, ведь чем-чем, а познаниями в истории Джон гордился. Он относил себя к метасексуальным марксистам — историческому направлению, в котором, по словам Джона, диалектическая истина могла быть постигнута, лишь когда целуешь залитые слезами глаза жертвы. Может, его пригласили на радиостанцию уже после моего отъезда, а может, он попросту не счел нужным рассказывать мне, спешно уезжавшему из города? Ну да ладно, если все пойдет как надо, через день-другой я с ним увижусь и расскажу, как он невольно составил мне компанию в ночь буйства нечистой силы. Вдруг Джон поделится сведениями об этой странной радиостанции где-то в Винд-Ривер?
— Кстати, о нашем госте, — в самом конце песни снова возник Полуночный Пилот, — а вот и он со второй частью своего исследования для публичного вещания: «Бытовая демонология Хэллоуина для „чайников“: вглубь веков». На этот раз мы услышим об одном известном религиозном деятеле XVII века — старомодном, кристально честном и в высшей степени скромном проповеднике.
Джон продолжил:
— Преподобный Коттон Мэзер к вашим услугам. В 1691 году одна из моих прихожанок в Норт-Чёрч пришла с жалобой: она никак не могла открыть рот, чтобы произнести молитву. Понятно, я приложил все усилия, чтобы помочь ей. Пробовал воздействовать физически, с помощью молитвы, увещеваниями… ничего не помогало. Однако, руководствуясь благородным стремлением спасти душу женщины, я отказывался признать поражение. Несколько дней спустя, ночью я видел сон, в котором явившийся мне ангел побуждал меня поцеловать несчастную женщину и тем самым открыть ее уста молитве Господней, дабы она просила о спасении своей души. Менее опытный теолог наверняка обманулся бы. Надо сказать, ранее ангелы являлись мне исключительно в кабинете, во время моего бодрствования, и никогда в спальне, где человек особенно уязвим. Очевидно, в облике ангела мне явился дьявол, он же прямым образом проявлялся через женщину, не открывавшую рот для молитвы. Я объявил ее ведьмой. После надлежащего суда она была сожжена на костре. Сатана так крепко овладел ею, что и под пыткой женщина отказывалась говорить, лишь вопила.
— Подумать только, — вставил Полуночный Пилот, — преподобный Мэзер не очень-то жаловал женщин. Ну да не впадай в тоску зеленую, милочка. Только звякни Полуночному Пилоту в эту сатанинскую ночь, только помани его своими яблочками — смекаешь, что к чему? Так вот, пока я жду, когда загорится лампочка на приборной доске, давайте-ка прислушаемся к народу посовременней, скажем, Сэму Куку с его «Bring It on Home to Me» и Рою Орбисону с «О Pretty Woman».
Да, я слышал голос Джона Сизонса, вне всяких сомнений. Эти его высокомерные нотки праведника, самоуверенность и сквозивший в умозаключениях горячий энтузиазм — сколько раз я слышал его подражания Мэзеру в ночных барах Норт-Бич.
— Знаешь, этот вот Джон Сизонс… мы с ним большие приятели, — сказал я душе. Ее это, видимо, не впечатлило.
Я дал гудок — просто так — и вгрызся в ночь еще глубже. До меня отчетливо доносился плеск тихоокеанских волн, бьющихся о край континента, — конечно, не на самом деле, а всего лишь в воображении.
Где-то через четверть часа Джон снова зазвучал в эфире, являя одну из тех необъяснимых связей, какие мы зовем совпадениями. Как только я заметил указатель на Форт-Бриджер, Джон заговорил:
— Зовут меня Джим Бриджер. Годков сто тому назад ловил в этих вот горах бобров — капканы ставил. Шкуры, ясно дело, менял на провизию и всякое, а так бродил везде — куда кривая выведет. И вот какая штука меня мучит, покою не дает: чего вы, недоумки, с бизонами сотворили? Я исходил страну вдоль и поперек — так этих тварей на каждом шагу встречалось, в одном стаде голов под тыщу, не меньше. А теперь как? Ни клока шерсти, ни копыта. Вы их чего, в резервации засадили? Как индейцев, что ль?
Ай да Джон, молодец! Правда, над говорком этого охотника не мешало бы еще поработать. Но вообще приятно услышать голос в защиту всего живого. Хотя не сказать, чтобы сам Джон уж больно пекся о дикой природе. Как-то мы с Кейси пытались уговорить его пойти с нами в поход, но он отказался — сказал, что каждый раз, как увидит хоть одну несчастную травинку, испытывает непреодолимое желание запереться в ближайшем доме. Ничего, в душе он был совсем не таким.
Только я проехал Эванстон, как услышал очередную примочку Джона: тот вещал голосом обиженного черномазого — пародия на пародию.
— Звать меня Джоном. Джоном Генри,[43]
да. Я вот шпалы кладу. Стучу по ним, по шпалам этим. Стучу да стучу: бум-бу-бум, бум-бу-бум. А теперь подонки эти, которые из «Сазерн Пасифик», хапнули половину Сьерра-Невады.