Не считай шаги, путник! Вып.2

В одном из многочисленных списков переводов Аристотеля (их больше трехсот!) после мудрых изречений философа с изумлением читаешь: «О блохах: возьми кровь козла, налей в миску и поставь рядом с собой — так избавишься от блох». Это кажется сейчас странным и диким, Аристотель — и вдруг блохи, но в свое время было естественным и вполне понятным.

Переписчику, который работал в душной каморке с земляным полом, блохи не давали покоя. Человек не мог работать, и избавление от блох было для него очень важно — ведь надо было закончить книгу Аристотеля!

В одной из рукописей переписчик допустил в строке ошибку, зачеркнул ее, исправил и приписал: «Если кто заговорит рядом с писцом, получится так неправильно»… Видно, какой-то говорун досаждал ему при работе, может, кто-то делился своими бедами, которые казались ему важнее переписываемого…

Очень интересны комментарии переписчиков к переписываемым книгам. Один из них, переписывая книгу армянского философа V–VI веков неоплатоника Давида Анахта (Непобедимого), недоволен тем, что философ выражается очень сложно:

«О философ Давид, писал бы попроще, чтобы мы тоже кое-что поняли», — иронически советует он.

Другой, переписывая «Грамматику» Дионисия Фракийского, возмущается схоластичными, мертвыми, не применяемыми на практике видами склонений и спряжений, которые занимают в рукописи десятки страниц: «Я кую, ты куешь, он кует… Я ковал, ты ковал…» Настоящее время, прошедшее, будущее, причастие, деепричастие… Но, видимо, спряжению нет конца. На двенадцатой странице переписчик, устав от этого, пишет: «О брат читатель, я уже устал ковать; если хочешь, куй дальше сам», — и, пропустив остальные формы спряжения, переходит к другой части рукописи.

Десятки тысяч переписчиков работали в Армении над рукописями, их памятные записи составляют целые тома. Это благодаря их беззаветному труду дошли до нас все сокровища Матенадарана, и не случайно я мечтаю о том, чтобы увидеть у здания Матенадарана рядом с памятниками историкам, ученым, писателям и памятник простому переписчику рукописи…

«Рука моя уйдет, а письмена останутся» — вот единственное, что утешало этих людей в их тяжелом, изнуряющем труде, которому они отдавали всю свою жизнь. И хоть достойная преклонения рука их обратилась в прах, письмена остались и дошли до нового ереванского Матенадарана…

Совсем не заботясь о себе, о своем здоровье и жизни, переписчики беспокоились лишь о судьбе рукописи. В большинстве памятных записей — мольба к современным и грядущим читателям бережно относиться к их детищу. Вот дословный перевод одной из таких записей:

О читатели, молю вас,
Внемлите моему слову:
Возьмите себе мою книгу, храните
ее и читайте,
Попадет она в плен — верните обратно,
Не кладите во влажное место, отсыреет,
Не закапайте ее свечой,
Не слюнявьте палец, листая рукопись,
И не рвите бесстыдно ее страницы.

Больше всего боялись переписчики, что умрут, не завершив рукописи.

Восьмидесятишестилетний переписчик Ован Мангасаренц кое-как, одной рукой поддерживая другую, уже дрожащую от старости руку, неровными буквами все-таки переписал до конца последнюю рукопись. Он умер, не успев начертать только памятной записи.

Это сделал за него молодой переписчик Захария, который сообщает о своем учителе: «Семьдесят два года, лето и зиму, день и ночь, провел он в переписывании. Его рукой переписаны сто тридцать две книги. И в старости, когда зрение его испортилось и рука дрожала, с большими мучениями он едва смог закончить Евангелие от Иоанна и больше уже не мог держать перо».

В Матендаране есть много буквально изувеченных в битве рукописей — настоящих воинов, жертв армянской резни, чудом спасшихся от смерти. У одних вырван переплет и пергаментные листы, другие наполовину сгорели на костре или от пожара, третьи были брошены в реку, четвертые изрезаны ножом на куски. Одни закованы в цепи, с других пробовали соскрести армянские буквы и начертать другие письмена…

Многие из поврежденных рукописей сейчас реставрируются, но иные так пострадали, что онемели навсегда и больше уж никогда не смогут рассказать о себе…

В старину случалось, что такие полусожженные, изрубленные мечом или попорченные водой рукописи, если их нельзя было уже излечить, пытались даже захоронить, как хоронят павших в битве воинов, однако ничья рука не решалась предать святыни земле, и рукописи хранили, как дорогих покойников, в склепах.