Не считая собаки

— Когда все задуманное будет выполнено, — продолжал священник, — церковь станет образцом современной религиозной архитектуры, который простоит сотни лет.

— Пятьдесят два, — пробормотал я себе под нос.

— Простите? — переспросил священник.

— Нет, ничего. Башню вы тоже обновляете?

— Да. На башне и шпиле полностью перекладывается облицовка. Осторожнее, дамы, здесь неприбрано.

Он подал руку Тосси, но миссис Меринг ее опередила.

— А где у вас крипта? — осведомилась она.

— Крипта? Вон там. — Священник указал на дощатую перегородку. — Но в ней работы не проводятся.

— Вы верите в иной мир? — спросила миссис Меринг.

— Я… а как же иначе? — опешил священник. — Я ведь служитель церкви. — Он снова показал Тосси кроличьи зубы. — Пока всего лишь помощник викария, однако на следующий год мне обещают приход в Суссексе.

— Вы знакомы с Артуром Конаном Дойлем? — продолжала допрос миссис Меринг.

— Я… да, — еще больше озадачился священник. — То есть я читал «Этюд в багровых тонах». Захватывающая история.

— Вы не интересовались его трудами по спиритизму? — нахмурилась миссис Меринг. — Бейн! — позвала она дворецкого, который чинно стоял с зонтами у выхода. — Принесите номер «Светоча» с письмом Конана Дойля.

Бейн кивнул, отворил тяжелую дверь и исчез в потопе, подняв воротник плаща.

Миссис Меринг повернулась к священнику.

— Вы, разумеется, слышали о мадам Иритоцкой? — начала она, решительно увлекая его к крипте.

Священник смешался.

— Она занимается барахолками?

— Она была права. Я чувствую присутствие духов, — заявила миссис Меринг. — В церкви водятся призраки?

— Признаться откровенно, есть одна легенда. О призраке, который вроде бы видели в башне. С четырнадцатого века предание тянется, если не ошибаюсь.

Они прошли за перегородку — на Ту Сторону. Тосси проводила их неуверенным взглядом, раздумывая, стоит ли идти следом.

— Взгляните-ка, Тосси, — окликнул ее Теренс, стоящий перед набранной медными буквами надписью. — Это памятник Джервису Скроупу. «Судьба его гоняла через сетку летом и зимой, лишь тут несчастный мячик теннисный обрел покой».

Тосси послушно подошла ознакомиться, но затем ее взгляд упал на небольшую медную табличку — посвящение Ботонерам, основателям собора.

— Какая прелесть! — восхитилась Тосси. — Послушайте: «Вильям и Адам построили башню, Анна с Марией ей шпиль подарили, Вильям и Адам построили храм, Анна с Марией хор возвели».

Она пошла дальше, к большому мраморному памятнику даме Марии Бриджман и миссис Элизе Сэмуэлл, а оттуда — к холсту с написанной маслом «Притчей о заблудшей овце», и мы двинулись вдоль нефа, перешагивая через доски и мешки с песком, по очереди останавливаясь у каждой капеллы.

— Ах, был бы у нас путеводитель! — Тосси, наморщив лоб, разглядывала крестильную купель из пурбекского мрамора. — Как без путеводителя понять, что осматривать?

Они с Теренсом проследовали к Капелле вязальщиков шапок. Верити, поотстав, придержала меня за фалды.

— Пусть уйдут вперед, — прошептала она вполголоса.

Я послушно застыл перед датированной 1609 годом медной мемориальной плитой с изображением женщины в якобинском платье. «В память об Анне Сьюэлл, — гласила подпись, — наставлявшей ближних на путь истинный».

— Явная прародительница леди Шрапнелл, — заключила Верити. — Ты выяснил фамилию священника?

Когда, интересно, я должен был ее выяснить?

— Думаешь, он и есть мистер К? Похоже, он запал на Тосси.

— На Тосси все западают. — Верити оглянулась на «кузину», которая, хихикая, висла на руке Теренса. — Вопрос в том, кому она ответит взаимностью. Ты видишь где-нибудь епископский пенек?

— Пока нет.

Я обвел глазами неф. Цветы у дощатой перегородки, отделяющей хор, стояли в обычных медных вазах, а покрытые древесной пылью розы в Капелле вязальщиков помещались в серебряной чаше.

— Где он должен быть?

— Осенью 1940 года стоял у ограждения Кузнечной капеллы, — сообщил я. — Летом 1888-го — понятия не имею. Где угодно.

В том числе под зеленым брезентом или за строительными перегородками.

— Может быть, спросить священника, когда тот вернется? — предложила Верити озабоченно.

— Нельзя.

— Почему?

— Во-первых, пенька ни в одном путеводителе не сыщешь, так что праздные туристы, которыми мы прикидываемся, о нем слыхом не слыхивали. Во-вторых, епископским птичьим пеньком он станет только в 1926 году.

— Чем же он до тех пор был?

— Литой «ветвиеватой» вазой на ножках. А может, крюшонницей.

Стук молотков за перегородкой резко стих, сменившись приглушенным чертыханием.

Верити обернулась на Тосси и Теренса, рассматривающих витраж.

— А что случилось в 1926-м?

— На редкость бурное собрание алтарниц, где кто-то внес предложение купить для цветов в нефе птичий пенек — модную в те годы керамическую вазу в форме пенька с птицами. А епископ незадолго до того ввел режим экономии, поэтому предложение отклонили — мол, неоправданные расходы, и наверняка где-нибудь в закромах найдется подходящая замена. В итоге отыскалась «ветвиеватая ваза на ножках», лет двадцать хранившаяся в крипте. Сперва ее язвительно прозвали «епископской заменой птичьему пеньку», а потом прозвище сократилось до…