Не считая собаки

— Читай дальше, Верити, — велела миссис Меринг. — Приготовимся к худшему.

— Худшему… — пробормотала Верити, поднимая письмо. — «Вам, конечно, любопытно будет узнать, как все вышло так быстро».

Мягко говоря.

— «Все началось с нашей поездки в Ковентри». — Верити бессильно умолкла.

Миссис Меринг нетерпеливо выхватила у нее листок.

— «… с нашей поездки в Ковентри. Которую, теперь-то я знаю, нам устроили духи, чтобы я нашла свою истинную любовь». Леди Годива! Вот кто во всем виноват! — Миссис Меринг тряхнула письмом. — «Именно там я залюбовалась ветвиеватой вазой на ножках — теперь-то мне известно, что это чудовищная безвкусица, беспорядочное нагромождение линий и форм, но ведь меня никогда толком не учили эстетике, литературе и поэзии, и я была всего лишь невежественной избалованной дурочкой.

Я попросила Бейна — я по-прежнему так его называю про себя, хотя пора уже привыкнуть звать его Уильямом и любимым мужем! Мужем! Какое сладкое слово! Я попросила его разделить мое восхищение этой ветвиеватой вазой. Но он отказался. И не просто отказался, а назвал ее ужасной, а мой вкус — неразвитым.

До сих пор никто никогда не смел мне перечить. Все кругом только потакали и поддакивали — за исключением кузины Верити, которая поправила меня разок-другой, но я думаю, это потому, что она незамужняя и без перспектив. Я подсказала ей, как укладывать волосы покрасивее, но больше ничего для бедняжки сделать не смогла».

— Вот что называется сжигать за собой мосты, — пробормотал я.

— «Может быть, теперь, раз я вышла замуж, мистер Генри обратит внимание и на нее, — читала дальше миссис Меринг. — Я пыталась их сосватать, но, увы, он смотрел только на меня. А ведь они составили бы хорошую пару — не блистающую красотой и умом, но, пожалуй, гармоничную».

Все мосты до единого.

— «Я совершенно не привыкла к возражениям и поначалу рассердилась, но потом вы, маменька, потеряли сознание в поезде по дороге домой, и я побежала звать его, и он привел вас в чувство так ловко, так искусно, что я посмотрела на него другими глазами и влюбилась прямо там, в вагонном купе».

— Это все из-за меня, — покаянно прошептала Верити. — Если бы я не настояла на поездке…

— «Но я была слишком упряма, чтобы признаться себе самой в этих чувствах. И на следующий день я вызвала его и потребовала извинений. Он отказался, мы повздорили, и он забросил меня в реку, а потом поцеловал, и ах, маменька, это было так романтично! В точности как у Шекспира, чьи пьесы, начиная с „Укрощения строптивой“, я теперь читаю по настоянию моего возлюбленного супруга».

Миссис Меринг в ярости отшвырнула письмо.

— Книги! Вот в чем корень всех зол! Мейсел, как ты мог нанять слугу, который постоянно чем-то зачитывается? Это целиком твоя вина. Вечно этот Рескин, и Дарвин, и Троллоп. Троллоп! Что за имя для писателя? А у него самого? Слуги должны зваться надежными английскими именами. «Лорд Дансени никаких возражений не имел», — говорит он мне, а я ему: «Зато я имею». Разумеется, чего еще ожидать от человека, который ни в какую не хотел переодеваться к ужину? И тоже книги читал. Кошмарную социалистическую ересь — Бентама и Сэмюеля Батлера.

— Кто? — запутался полковник.

— Лорд Дансени. Жуткий человек, но его племянник наследует половину Хертфордшира, и Тосси представили бы ко двору, а теперь… теперь…

Она покачнулась, и Теренс протянул ей нюхательную соль, но миссис Меринг раздраженно оттолкнула флакончик.

— Мейсел! Не сиди сложа руки! Сделай что-нибудь! Может, их еще удастся как-то задержать, пока не стало слишком поздно!

— Слишком поздно, — пробормотала Верити.

— Может, и нет. Может, они уехали только сегодня утром, — возразил я, собирая и пробегая глазами страницы письма. Кудрявые строчки пестрели восклицательными знаками, подчеркиваниями и кое-где крупными кляксами. Вот кому стоило бы обзавестись перочисткой. — «Не пытайтесь нас остановить, — продолжил я прерванное чтение. — Когда вы получите письмо, мы уже зарегистрируем брак в суррейской ратуше и будем в дороге к нашему новому дому. Мой драгоценный муж — ах, какое же изумительное слово! — думает, что нам будет уютнее в обществе, менее скованном отживающими классовыми предрассудками; в стране, где можно выбрать себе любое желаемое имя, и поэтому мы плывем в Америку, где мой муж — ах, снова это дивное слово! — намерен зарабатывать на жизнь философскими трудами. Принцессу Арджуманд мы взяли с собой, поскольку я не вынесла бы разлуки еще и с ней, и к тому же папенька все равно, пожалуй, убил бы ее за ту пеструю рыбку».

— Мой перламутровый рюкин? — побагровел полковник, поднимаясь из кресла. — Что с ним?

— «Она его съела. О, папулечка, дорогой, найдется ли в твоем сердце прощение — для Принцессы и для меня?»

— Мы от нее отречемся, — решила миссис Меринг.

— Непременно, — подтвердил полковник. — Двести фунтов за рюкина отдал! Кошке под хвост?

— Колин! — позвала миссис Меринг. — То есть Джейн! Прекрати шмыгать носом и немедленно принеси мой бювар. Сейчас же напишу ей и сообщу, что с этого дня у нас нет дочери.

— Да, мэм, — вытирая нос передником, всхлипнула Джейн.