Не сказка о птице в неволе (СИ)

Китнисс нужна моя поддержка, я должен быть ей опорой, как в брачной клятве, которую я произнес перед огнем: «в горе и в счастье»… Ей страшно. Но мне ведь тоже. Только, вероятно, нас пугают разные вещи. Я как-то быстро свыкся с мыслью о том, что кто бы ни оказался отцом ребенка, я буду любить его как своего и заботиться о нем. А Китнисс? Что если для нее малыш станет вечным напоминанием об ужасе, через который она прошла? Какого это видеть в лице своего сына черты насильника, поглумившегося над тобой?

Я замираю, размазывая рукой сажу по лицу, пораженный странной и страшной мыслью: а не лучше бы, чтобы… ребенка не было. Не рисковать, играя в «мой или не мой малыш», а просто позволить Китнисс самой сделать выбор. Это ее тело и ее… право выбрать.

Вздрагиваю, когда за спиной раздаются чуть слышные шаги: Китнисс серой тенью пробирается к столу. Недлинное черное платьице, неизменные белые шерстяные носки – жена выглядит почти маленькой девочкой, очень грустной и ранимой.

– Привет.

Она кивает и, не глядя на меня, усаживается на стул. Мою руки, суечусь, расставляя перед ней чай и рисовую кашу.

– Поешь пока это, пирог будет только через пару часов.

Китнисс снова кивает: она замкнулась в себе и утопает в боли и сомнениях. Неужели я настолько слаб и эгоистичен, чтобы, лелея собственное тщеславное желание «плодиться и размножаться», я буду принуждать жену к тому же?

Подставляю свой стул поближе к ее и сажусь, протягивая к Китнисс руки.

– Слушай, нам надо поговорить…

Она, наконец, поднимает на меня красные от постоянных слез глаза. Ее кожа неестественно светлая, только щеки полыхают розовыми болезненными пятнами.

– Ты можешь дать мне руку?

Китнисс переводит взгляд на мою протянутую ладонь и, почти не медля, тянется ко мне. Ее пальцы холодные, и я сжимаю их, надеясь согреть.

– Сегодня должна приехать доктор Меллер, – говорю я. Китнисс дергается, но я не отпускаю. – Да, я позвонил ей, другого выбора не было! Это… само не рассосется. Звать чужого врача мне не хотелось, а она уже осматривала тебя, вот я и подумал… В общем, не важно, Китнисс, дело в другом: если доктор подтвердит твою беременность… Что мы будем делать?

Ее губы сжимаются в тонкую линию, а глаза раздраженно бегают туда-сюда.

– Китнисс, посмотри на меня! Прости, что я отдалился сейчас, я тоже запутался, но ты не одна, слышишь? Я рядом, я всегда буду рядом, какое бы решение ты не приняла.

Она часто моргает, борясь с вновь подступающими слезами, а я глажу ее руку большим пальцем, стараясь хоть как-то успокоить.

– Этот ребенок, его отцом могу быть я… – заикаюсь. Мне хочется, чтобы так и было, но разве мне часто везло с исполнением желаний? – Но может оказаться, что и…

Китнисс, даже не дослушав, с силой вырывает руку и отодвигается, уперевшись локтями в столешницу и закрыв ладонями глаза. Ей всегда проще страдать в одиночку, только так уже не получится – мы половинки одного целого.

– Послушай, это тебе решать оставлять ребенка или… Что-то ведь делают в случаях нежеланной беременности? Срок еще не такой большой, ты можешь… избавиться от него.

Китнисс поворачивается ко мне, обрывая на полуслове, в ее глазах такая путаница сменяющих друг друга чувств, что я не могу зацепиться ни за одно: от радости до боли, от раскаяния до торжества.

– Ты сама должна решить. Ты имеешь на это право.

Одно чувство в ней все-таки побеждает – растерянность. Она тянет руку к газете, лежащей посреди стола, и на краешке чистой бумаги чиркает вопрос.

«А как же ты?».

– Я не понимаю.

«Ты ведь всегда хотел иметь детей…».

Горестно вздыхаю, снова захватывая ее руку в плен своих ладоней – меня это успокаивает, надеюсь и ее тоже.

– Китнисс, я очень хочу иметь детей. Наших с тобой детей, и тот малыш, что растет в твоем животе… он, в любом случае, будет «наш»…

Она недоверчиво качает головой.

– В любом случае! – настаиваю я. – Но я обещал ни к чему тебя не принуждать, и я не буду. Я… Ты через многое прошла, а моя вина в этом безгранична. Только ты сама можешь решить, как быть с ребенком. Если ты чувствуешь, что не сможешь полюбить его, не сможешь заботиться о нем – лучше не мучить ни его, ни нас. Это… гуманнее.

Свободной рукой Китнисс пишет новую записку.

«Снова убивать?».

К горлу подкатывает комок. Слова жестоки, но ничего не поделаешь.

– Постарайся не думать об этом, как об убийстве. Ты не планировала всего этого, ты не виновата…

«Игры я тоже не планировала!».

– Китнисс…

«А они были!».

Она освобождает руку и отстраняется, принимаясь усердно писать.

«Я и тебя не планировала! Я никогда не собиралась замуж, не собиралась заводить семью. Я только и делала, что выживала, сколько себя помню. А теперь… все так… Я запуталась».

Я сгребаю ее в объятия, подходя вплотную, и Китнисс утыкается лицом мне в живот. Ее руки обхватывают меня за талию. Глажу жену по голове, перебирая темные пряди.

– Я с тобой, Китнисс, я всегда с тобой, но это решение можешь принять только ты. Ребенку нужна любовь и забота. Я пробовал – иначе никак. Мне не перепало материнской любви, без нее… тяжело.