Не слабое звено

Не задумываясь, она скинула пижаму, натянула джинсы и майку, плеснула в лицо водой, прошлась пудрой под глазами — мама не должна видеть ее не выспавшейся и загнанной, и рванула в больницу поймав такси. Не разбирая дороги, бегом взлетела на третий этаж и вошла в палату. Следом за ней вошел доктор. Мама лежала под аппаратом искусственного дыхания. Доктор взял Таню за руку и усадил в кресло:

— Мы считаем, что шансов слишком мало, Татьяна. Я бы хотел пообещать вам хоть что-то, но знаю какая вы сильная, и в данном случае лучше говорить правду.

— Сколько?

— Процентов десять, но даже при них, она останется инвалидом — операцию делать нельзя — открылись новые процессы, — он глубоко вдохнул.

— Другая больница? — с надеждой посмотрела она на него.

— Нет, это не лечится, вернее, уже поздно.

— Что можно сделать? — слез у нее не было — в сложных ситуациях ее мозг начинал работать как машина, полностью выключая эмоции, за это мама называла Таню идеальным воином.

— Немного продлить жизнь, обезболить, и подарить ей общение.

— Я могу немного украсить палату, ну… сделать ее более домашней? И… прошу вас не говорить ей о том, что сказали мне, просто вы скажете, что лучше остаться под наблюдением. Никаких сочувствующих взглядов и болтливых медсестер. Я заплачу за все.

— Конечно, мы не будем мешать. А медсестры… я приставлю к ней самых опытных, — доктор благодарно мне улыбнулся — меньше всего он хотел сейчас моей паники, истерики, или обвинений в свой адрес. — Отдохните, я сам позвоню вам, когда она придет в себя. Она не будет знать об обезболивающих — мы будем ставить ей уколы под видом витаминов.

— Сколько у нее времени?

— Думаю, пара недель, не больше. Потом органы начнут отказывать… Это будет быстро — два-три дня. Вечером мы будем давать ей снотворное, чтобы вы могли уйти на работу.

— Я вас поняла. И благодарна за все, что вы делаете. Я вернусь сюда с покупками через три — четыре часа.

Закупив красивые шторы, скатерть, цветы в горшках, Чайные чашки, чай, кофе, несколько симпатичных тарелок и новый халат, Татьяна вернулась в палату к маме. Медсестра помогла преобразить ее — сделать более похожей на комнату.

Заснула Таня на кушетке, что накрыла домашним пледом. Было часов пять, а в десять нужно было поехать на работу. Проснувшись, написала маме записку, описала что ей придется задержаться, чтобы проставить новое лекарство и витамины. Доктор позвонил в семь утра — мама пришла в себя. Она уехала в клинику, не дожидаясь конца смены — Гоша и Борис были в курсе, и не препятствовали.

— Это чего же ты удумала? Украсила здесь все, — начала было мама.

— Это не я, это клиника. Они решили поменять концепцию — сделать палаты более домашними. Говорят, им спонсоры какие-то денег подкинули, — отмахнулась Татьяна, и принялась рассматривать, восхищаясь тем, что делала сама прошлым утром.

— Может домой все же? Я уже и хожу, и не болит ничего — хорошее лекарство.

— Мамочка, теперь я весь день буду с тобой здесь — раз уж тут так удобно, и душ, и кушетка с матрацом, утром буду спать, а потом мы с тобой как обычно — будем чаи гонять, болтать, смеяться, я буду петь тебе свои новые песни.

— Это чего же ты, из-за меня в больнице только ночные смены будешь брать?

— Да нет, мам, просто я пока новенькая, вот меня и ставят куда им удобно, ну, ничего, ночью поспокойнее, как говорится, начальства нет, и работа движется лучше, да и платят за ночь намного больше, — ответила Таня. Мама не знала, что я больше не акушер, а бармен.

Так они прожили ровно три недели — мама на целую неделю обманула свой срок и доктора, который, к слову, оказался хорошим актером, и заходя каждое утро, делал вид, что просматривает ее анализы, и восхищается поправкой.

Похоронила маму в ее деревне, долго не могла плакать, не могла принять тот факт, что осталась одна. Мама была всегда, и занимала огромное место в ее сердце, вернее, всё место.

Через два месяца пришло смирение, а вместе с ним и жалость к себе, вот тогда-то она и познакомилась с Костей. Она просто пела, готовя ужин, а он услышал ее голос.

После того дня, как он подвез ее на работу, она запретила себе думать о нем, потому что ничего хорошего от этой золотой молодежи ждать не приходилось — чего от нее взять? Ни гламура, ни «кутюра», как говорила о их семье мама. Но он постучал в дверь спустя пару дней:

— Привет, соседка, уж больно вкусно пахнет в подъезде, да не только в подъезде, но и на улице — окно у тебя открыто, — сказал Костя, появившийся за дверью.

— Обычные голубцы, — пытаясь не выдать смущение, ответила Татьяна, не понимая, что делать дальше.

— Угостишь? У меня вот, как говорится, к голубцам, — он вынул из-за спины бутылку дорогущего шампанского.

— С этим нужна клубника, выращенная эльфами, и политая слезами фей, не меньше, — хмыкнула Таня. — а не голубцы.

— Точно, — ударил он себя по голове ладонью. — Ты же бармен!