Не спи под инжировым деревом

– Ой! – Мама вскочила с дивана. – Я что, покушать тебе не оставила? А я думала, мне приснилось… – Она с ужасом посмотрела на меня.

– Что тебе приснилось? Что?

– Так… ничего. Глупости. Не хочу я рассказывать, не хочу. – Мама замахала на меня руками, как будто муху в окно выдворяла из квартиры.

Я и без её объяснений примерно догадывался, в чём дело. Следовало бы закатить истерику, топать ногами и орать, что я живой, что моя смерть – розыгрыш, и они все посходили с ума, позволив игре так завладеть своим разумом, но я просто пошёл к себе и начал кормить крысиного короля, аккуратно разделив колбасу на двенадцать одинаковых кусочков. «Не противься неизбежному», – сказал мне Ниязи, и я решил подчиниться. Интересно, к чему это всё приведёт? Меня официально признают мёртвым, мои документы станут недействительными, я не смогу выехать из страны и навечно останусь в Баку, как Тангейзер в Герзельберге, вот только прекрасной Венеры у меня не будет.

Почему-то я проспал до часу дня. Чувствуя себя по причине пересыпа скверно, я решил остаться в постели и, если получится, умереть по-настоящему. Закрыв глаза, я слушал звуки дома и улицы. Под полом нежно шебуршили крысы, иногда попискивая. Лилась вода в ванной комнате. Во дворе соседка громко отчитывала своё чумазое дитя. Под этим верхним слоем пронзительных звуков тяжело ворочался гул больших железных чудищ, ненасытно пожиравших землю проплешин, оставшихся от разрушенных домов, чтобы вырыть огромную яму, в которую воткнут высотку, и в тени её испуганно замрут оставшиеся старинные особняки. Я уже привык к этому звуку, хотя, подозреваю, он медленно разрушал мой мозг, но стоило мне заострить на нём внимание, как он тут же начинал сводить меня с ума. Из-за него я старался реже находиться дома и даже, бывало, завидовал Зарифе и маме, когда они уходили на работу.

И тут в привычную какофонию звуков вмешался ещё один – неожиданный и сулящий нечто особенное. То были голоса мамы и Зарифы, и доносились они снизу, с улицы. С трудом я выполз из постели и сел на подоконник, глядя вниз. Сразу стало ясно, что они начали ссориться, и эта склока набирала обороты, вовлекая зрителей. Начало я пропустил, но понял, что лысым яблочком раздора стал Бахрам, который был здесь же и пытался утихомирить разбушевавшихся женщин – совсем не имеет инстинкта самосохранения, бедняжка.

– Как ты себя ведёшь! На глазах у всей улицы! – вопила мама.

– Ты на себя посмотри! Если бы не твои вопли, никто бы внимания вообще не обратил!

– Притащили голодранца на мою голову, ещё и обнимаетесь с ним на глазах у всех соседей!

– Ты рупор возьми, а то ещё не все услышали! Сказать, что мы ещё с ним делаем? Сказать?

После этих слов Зарифы количество людей на балконе второго этажа дома напротив резко увеличилось. Не стесняясь, человек восемь перевесились через заржавевшие перила и внимательно наблюдали за разворачивающимся сюжетом. Бахрам попытался увести Зарифу, но моя сестра отнеслась к его миротворческой деятельности без сочувствия.

– У меня серьёзные намерения, – проблеял Бахрам, испуганно и беспомощно, как все мужчины в такой ситуации. Перед гневом моей матушки все его двадцать лет медитации улетучились без следа. Я послал ему мысленное дружеское объятие – держись, брат.

– Какие ещё намерения?! Не будет моя дочка за кого попало замуж выходить! Зарифа, а ну марш домой! А ты давай пошёл отсюда!

– Никуда он не пойдёт!

Я почему-то, вместо того чтобы наблюдать за этими тремя, внимательно следил за соседским балконом. Мне показалось, он как-то провис под тяжестью стоявших на нём людей, которые разинули рты и старались не упустить ни слова из того, что говорилось. Лично я всегда считал балкон аварийным. Он был весь покрыт широкими трещинами, в которых росли вонючки, уже почти похожие на полноценные деревья.

Мама попыталась схватить Зарифу за руку, Зарифа увернулась и отбежала на середину дороги, а больше они ничего не успели сделать, потому что Бахрам вдруг сгрёб маму в охапку и отскочил вместе с ней к Зарифе, а балкон, перегруженный зрителями, страшно захрустел и сорвался вниз. От грохота вздрогнул наш дом, поднялся клуб пыли, визжали люди. «А я ведь предвидел», – подумал я, глядя на происходящее с бешено колотящимся сердцем. «Бедные деревца», – была моя вторая мысль. Что поделать, я не очень люблю людей. Мама с Зарифой, забыв о своей распре, засуетились в облаке пыли, пытаясь помочь, хотя, конечно, помощи от них не было никакой. Улица оживилась ещё больше, бежали со всех сторон люди, кричали раненые, надрывалась женщина, видимо, ей не удавалось привести в сознание кого-то близкого, потом с конца улицы начал приближаться вой сирен, на место происшествия втиснулись полиция и «Скорая помощь», всех оперативно увезли, а маме, Зарифе, Бахраму и ещё нескольким свидетелям пришлось долго объяснять, что тут произошло.