Не спи под инжировым деревом

Вечером в пабе было непривычно безлюдно, и это в вечер живой музыки! Видимо, я переоценил популярность нашей группы, члены которой, кстати, встретили меня не прохладно, но так же оторопело, как и Джонни. Только Сайка радостно бросилась мне навстречу, но, наткнувшись на невидимую стену, которую возвёл между нами мой холодный взгляд, притормозила, испуганно улыбаясь. Я не вернул ей улыбку, хотя и ощутил внутри себя шевеление жалости.

– А где народ? – спросил я Мику.

– Говорят, паб закрывается.

– Что так?

– Кризис, – ответил Эмиль. – У них в последнее время жопа. Разливного пива почти нет, старые клиенты расползлись куда-то.

– Я боюсь, что сегодня мы в последний раз вообще играем, – добавил Мика.

– Так это у нас сегодня поминки по Finnegans? – тонко пошутил я. Никто меня не понял, да я и не ожидал.

– В таком случае уместно будет сыграть альбом Ouroboros, что отразит характерный для романа мотив бесконечного возвращения, кроме того, я предчувствую возрождение этого знакового места после закрытия, – произнёс голос за моей спиной. Медленно я повернулся к Ниязи, ожидая любого неадекватного поступка с его стороны и одновременно испытывая стыд за своё поведение в Energetica.

– Возрождение?

– Несомненно. Смерть и возрождение, по спирали, пока не достигнешь совершенства и не сольёшься с Богом. Уж ты-то должен это знать.

– Я знаю только смерть.

– Недалёк момент твоего возрождения. Но для этого ты должен умереть окончательно. И это скоро произойдёт.

Я оттащил несопротивляющегося Ниязи в безлюдный угол и обрушил на него стаккато отрывистых вопросов:

– Откуда ты знаешь? Что тебе нужно? Кто ты такой вообще?

– Воу, воу! – с этим возгласом Ниязи поднял руки на уровень своего лица, как будто боялся, что снова будет бит по щекам. – Палехче!

– Хватит паясничать!

– Ты злишься, а должен бы радоваться! Разве не сбылась мечта твоей жизни? Разве ты не уезжаешь?

– Кто тебе сказал?!

– Допустим, Зарифа. Ты не рад? Если бы не моя затея с твоей смертью, разве устроился бы ты на работу?

– Как это связано с моей смертью? Я в любой момент мог отправить CV!

– Но раньше-то не отправлял. Разве ты мог бы уехать и оставить мать и Зарифу? И Сайку, думая, что любишь её? И свою группу? Тебе здесь было уютненько. Да, скучно. Уныло, но привычно. А теперь прежняя жизнь сама отторгает тебя.

– Моя семья меня не отторгнет. И мой лучший друг. Сайку, так и быть, забирай себе, – презрительно бросил я и пошёл к группе, которая уже приготовилась играть.

– Не противься неизбежному! – догнали меня низкочастотные акустические колебания.

Вопреки рекомендации Ниязи, мы сыграли новый альбом, заслужив одобрение маленькой компании собравшихся в пабе людей. Джонни исполнил песню, предназначенную для него, но после Ниязи она звучала жалко. Я подосадовал, что не позвал мелкого негодяя на студийную запись. Но теперь всё это не имело значения. Группе Death and Resurrection должен был прийти конец. Так я им и сказал, когда мы отработали этот вечер.

– Я распускаю группу. По многим причинам, о некоторых вы все знаете.

– Что нам делать? – спросил Эмиль.

– Делайте что хотите. Можете основать свою группу.

– А ты? Ты больше не будешь играть? – удивился Мика.

– Буду. Но не так. И… не сейчас.

– Я не понимаю, – всхлипнула Сайка. – Ты же это всё устроил, типа чтобы мы стали известнее, а теперь нас вообще не будет?

– Ну всё. Забудь его. – Эмиль приобнял её за плечи. – Он же уже давно умер. Надо продолжать жить.

– Эй! Я жив! – Я щёлкнул пальцами перед его носом. Эмиль вздрогнул и посмотрел на меня, но потом его взгляд снова соскользнул на Сайку.

– Да идите вы все в жопу, – тихонько произнёс я, чтобы «все» не услышали, и позвал Джонни с собой. Мы немного побродили по ночному городу, и он сообщил мне, что устроился официантом в свежеоткрывшееся Heavy Metal Cafe. Я подумал, что староват он уже официантом работать, но не бизнес же ему свой создавать, в самом деле! Теперь сообщить другу о своём успехе мне стало особенно затруднительно. Так ничего ему и не сказав, я вернулся домой.

В этот довольно поздний час Зарифа уже спала, а мама дремала перед монотонно тарахтящим телевизором с пультом в руках. Я тихо прошёл в кухню, где мама всегда оставляла мне ужин, более или менее остывший в зависимости от того, во сколько я приходил. В этот раз ужина я не нашёл. Всё было вымыто дочиста и разложено по шкафчикам. В недоумении пошарив по полкам холодильника, я обнаружил немного сыра, колбасу и полпачки творога. В хлебнице доживала свои дни какая-то несчастная горбушка. Отложив часть колбасы для своего мистического питомца, я грустно съел остальное, гадая, почему же мама ничего не оставила мне. Когда я шёл через гостиную в свою комнату, мама вдруг проснулась и взвизгнула, увидев меня, да так, словно я был дохлой крысой, на которую она чуть не наступила в потёмках двора.

– Это ты?!

– А кто ещё это может быть?

– Я думала, ты… Ой. Какой мне дурацкий сон приснился, ты не представляешь! Ты поел?

– Не то чтобы. Так, нашёл какой-то кусочек засохшего сыра и корочку хлеба, – сказал я, пряча за спиной колбасу.