Не срывай голубых гиацинтов

— С каждой новой секундой я пребываю в еще большем смятении, — Роберт признался, скорее, себе самому, чем своей собеседнице. — Почему вы вообще решили, что я смогу помочь, раз считаете, что тут замешан, кхм… Дьявол?

— Наука — наш последний шанс.

На самом деле Роберт был честен перед собой — он хотел еще раз взглянуть на эту девочку, взглянуть прямо, не из-за двери, не между делом, а целенаправленно, чтобы, наконец, увидеть, в чем же все-таки дело.

И он увидел. Увидел обычную семнадцатилетнюю девочку, вышедшую из-за его спины и тихо занявшую место за обеденным столом. Она была одета в синюю пушистую кофту с воротником и черные свободные штаны, а на волосах, вопреки наставлению тети, у нее было «воронье гнездо», топорщееся в разные стороны иссиня-черным лоснящимся шелком. Ничего необычного в ней не наблюдалось.

— Здравствуй, Астрид.

Та метнула на него свой пронзительный взгляд серых глаз, но сделала это не в стиле «я не хочу с тобой дружить», а наоборот — в нем читалось любопытство, явно усмиренное какими-то неприятными ей факторами.

Аманда разрешительно и даже несколько повелительно кивнула и Астрид произнесла.

— Здравствуйте, мистер Эндрюс.

— Что ж, я не вижу ничего… что могло вызвать ваше беспокойство, миссис Стенфилд, — заключил Роберт. — В противном случае, мне остается только просить, чтобы вы сказали все как есть, и дали мне осмотреть вашу племянницу предметно.

Астрид, являющаяся свидетелем разговора, с готовностью приподняла руку, чтобы что-то показать, но была остановлена.

— Нет, Астрид, — с нажимом приказала Аманда. — Не сейчас, — затем она обратилась к Роберту. — Дело имеет настолько серьезный оборот, что сначала мне придется вытребовать у вас обещание, что вы никому не расскажете. О деньгах не беспокойтесь. Мы отдадим вам всю сумму, как только я получу данное обещание. Лишь одно обещание.

— Вы заставляете меня подписаться на «кота в мешке»? — настала очередь Роберта усмехаться. — Это по всем параметрам неразумно и нелогично.

Аманда поджала губы, превратившиеся в тонкую сухую линию.

— Вы правы — логики нет. Но как только вы увидите, вы поймете, к чему все эти тайны.

— Чисто гипотетически, — произнес Роберт устало, — что будет, если я расскажу кому-то эту вашу тайну?

— О, поверьте, мистер Эндрюс, вы просто перестанете знать, что такое покой. По многим причинам.

Получалось так, что все разговоры заходили в тупик. Роберт, конечно, мог дать это пресловутое обещание, удовлетворить свое любопытство, а уж там дальше пойти на попятную. Но не в его это стиле. В его стиле — это быть честным и принципиальным, когда дело касается науки. Ему было безумно интересно, что же творится с этой Астрид, однако на сегодня пора было заканчивать, иначе голова могла взорваться от количества противоречий, заставших его, неподготовленного, врасплох.

Роберт сказал миссис Стенфилд, что должен хорошенько подумать, прежде чем подписываться на нечто непонятное, и покинул их дом, так и не притронувшись к салату и вину.

С одной стороны было что-то притягательное в том, чтобы обладать информацией, которой не обладает никто, с другой же стороны Роберт не хотел знать тех вещей, которых, как бы тавтологично не звучало, не хотел знать. Однако как ученого его уже не могло ничто напугать или привести в ужас.

Тягу к естественным наукам Роберт обнаружил в себе, когда еще восьмилетним мальцом строил для муравьев лабиринты из щепок, чтобы понаблюдать, как те себя поведут. Понятное дело, эта на тот момент детская забава не осознавалась им как нечто судьбоносное и фатальное. Он даже таких слов тогда не знал, но чувствовал, смотря через дедушкин микроскоп на очередное предметное стекло, что это, именно это, вызывало в нем ничем не поддельный восторг. В восьмилетнем возрасте Роберт мало что понимал, глядя на это самое предметное стекло с различными образцами чешуек или кала божьих коровок на листе яблони, которые собирал для него дедушка, и именно осознавать и целенаправленно изучать зоологию, а потом и биологию, химию и анатомию, начал где-то в одиннадцать лет. Родители покупали ему пособия для самых маленьких, и те были настолько просты и вместе с тем емки, что некоторые из них до сих пор хранились в забытых ящиках стола, как пример грамотно поданного научного знания, которое, возможно, когда-нибудь понадобится младшим поколениям, ведь такие хорошие книжки почти больше не выпускали.

Направляясь домой в своем Шевроле, Роберт все еще думал о предложении Аманды Стенфилд. Уж слишком сладок был «запретный плод», а все запретное или даже покрытое мало-мальским мраком являлось для ученых персональным опиумом.