Не срывай голубых гиацинтов

— Хоть три, — отмахнулся Роберт, посчитав, что присутствие Аманды не отнимет у него возможность изучать подобное чудо. — К моему великому сожалению, на сегодня мы закончим. Мне необходимо все обдумать, чтобы работать дальше четко и трезво. Я дам вам мою визитку, — он потянулся к нагрудному карману рубашки и выудил оттуда обещанную карточку. — Адрес написан на обратной стороне. Завтра буду ждать Астрид к полудню.

— Полагаю, — начала Аманда неприятным тоном, — вы хотели бы получить оплату, как мы и договаривались.

— Я не приму плату за то, что я еще не сделал и, на самом деле, не хочу делать. Речь о лекарстве. Даже если оно и есть, то это просто кощунственно — лишать мир такого чуда. К тому же, я считаю финансы последним делом, когда пока нет никакого прогресса.

Аманда тут же, не скрывая того, удовлетворенно улыбнулась краешком рта.

— Разумно, мистер Эндрюс. Тогда не смею вас задерживать. Астрид придет завтра к полудню.

Роберт надеялся «переспать» со свалившейся на его голову информацией и откланялся к себе домой, ощущая, как зарождается внутри предвкушение чего-то дивного и бесконечно-прекрасного, как те самые белые цветки на теле загадочной Астрид Стенфилд.

Глава вторая

Ввиду столь скоропостижного развития мира, которого явно не учли последователи мальтузианства1, жизнь человека стала проще и, самое главное, — длиннее. При выдвигании своей великой теории Мальтус был ограничен своим временем, поэтому само же время опровергло его доводы, позволив человечеству наряду с демографическим ростом изобретать все новые способы добычи ресурсов, необходимых для жизни. Прогресс так или иначе не стоит на месте, открытие за открытием — и завтра человечество уже не то, что было день назад. Роберт искренне верил в силу открытий и в то, что одно из них привнесет в мир он сам. Он никогда не являлся жертвой низкой самооценки, а наоборот — поощрял в себе амбиции, мысленно гордился собой, осознавая, какой даровитостью наградили его природа и ежедневный — вместе с еженощным — труд. И вот когда он увидел Астрид, то подсознательно, на фоне настигшего его шока, подумал, что это ни что иное, как научный вызов, брошенный ему, Роберту, непосредственно самой судьбой. Что-то подсказывало ему, с долей тщеславия нашептывая на ушко, что он непременно заберет Нобеля. Конечно, в голову лезли всякие картины, наподобие его официального возвращения в науку под бурное рукоплескание зевак, старых коллег по цеху и даже его бывшей жены.

На самом деле Роберт не был чрезмерно тщеславным хотя бы потому, что каждый второй ученый наблюдал за собой нечто подобное, и это считалось нормальным для столь благородных представителей общества, а в науке действительно было благородство, поскольку она и только она служит миру с такой самозабвенческой страстью. По крайней мере, так Роберт считал.

Он нисколько не умалял таких наук, как та же самая социология или, например, философия, к тому же, все науки между собой связаны. Просто сам он горел так истово лишь точными науками, в которых формула и расчет сродни Священному Писанию. И вот, стоя напротив Астрид Стенфилд, с готовностью высвободившей свою цветочную шею из-под струящегося бирюзового платка, Роберт с благоговением предвкушал предстоящие исследования.

Астрид пришла одна и известила Роберта о том, что тетушка появится с ней завтра.

— Присаживайся, Астрид, — предложил Роберт, кивнув на стул, стоящий у рабочего стола в кабинете, и присел сам напротив.

С неподвижностью каменного изваяния юная девушка неуверенно опустилась на край табуретки.

— Расслабься, я не кусаюсь.

— Разве мы не должны быть в вашей лаборатории, чтобы… приступить?

Роберт мягко рассмеялся этой почти детской ограниченности и наивности.

— Сначала я хочу с тобой поговорить, — наконец произнес он добродушно. — Мне нужно услышать историю о твоих собственных наблюдениях.

Роберт заметил, как Астрид напрягла сжатые в кулаках тонкие руки. Очевидно, в силу своей робости, она не знала, с чего начать, и Роберт решил ее направить.

— Когда ты в первый раз заметила эти лепестки на своей коже?

— Мне было пять лет.

— Отлично. В каком месте?

— На запястье, — она хотела было, как и положено в ходе разговора, продемонстрировать место, но что-то вдруг ее остановило, едва она шевельнула рукой.

Роберт заметил ее зажатость.

— Теперь расскажи мне про цвет. Он был белый, как я видел в прошлый раз?

Астрид молчаливо кивнула.

— Чаще всего они белые.

Роберт непроизвольно приподнял брови.

— Чаще всего? Бывают и другие цвета?

— Белые, когда я спокойна, фиолетовые — когда грущу. Зеленые, когда…

— Когда? — Роберт участливо подался вперед. — Смелее, Астрид.

— Когда я зла. Но это бывает нечасто.

— Счастье? Может, сексуальное возбуждение?

Этими словами он вогнал ее в краску, что, в общем-то, было ожидаемо, поскольку она создавала впечатление неопыленного и невинного во всех смыслах цветка.

— Когда я счастлива, то появляется оранжевый.

— Возбуждение? — переспросил Роберт.

Астрид замолчала.

— Мне нужно знать данную информацию, чтобы начать исследование. Мне нужно знать все.