Не срывай голубых гиацинтов

Подойдя к Роберту, она спокойно и покорно опустила руки вдоль туловища, мол, делайте со мной, что хотите.

— Задери рукав кофты, пожалуйста. И присядь на этот стул.

Все было сделано. Роберт тонометром измерил ее давление, которое, к слову, оказалось самым обыкновенным, а затем попросил ее задрать кофту, чтобы пустить в ход стетоскоп. Когда Астрид выполнила просьбу, Роберт на мгновение замер, как и всегда при виде чего-то ошеломляющего.

Цветки изменили свое положение — то бишь выросли уже в другом месте: теперь бирюзовые лепестки облюбовали себе место на левом боку, волнообразным завитком беря свое начало у ребра и заканчивая у верхней области таза.

— Они выросли только что?

Астрид кратко покачала головой.

— Иногда вырастают новые, а иногда старые меняют цвет. Эти — вчерашние.

Роберт пообещал себе записать все необходимые данные немного позже, чтобы хоть как-то структурировать возникший в голове хаос, вызванный фактами, которые очень сложно сопоставить друг с другом.

Упорядочив мысли, Роберт примерился к грудной клетке, облаченной в черный тканевый топ.

— Дыши, как дышишь обычно.

По итогу этих незамысловатых осмотров выяснилось, что все, в общем-то, стандартно: никаких сбоев, в легких везикулярное дыхание, без хрипов, тоны сердца ясные и ритмичные. На сегодня осталось последнее, самое малоприятное и колющее в самом буквальном смысле.

Роберт достал запакованные шприц и иглу, медицинский спирт, пробирку.

— Знаю, скверная штука, но так надо.

Астрид даже не шелохнулась в ответ.

После всех подготовительных манипуляций иголка вошла в вену четко, в одно мгновение, словно не было ничего естественней в этом мире. Кровь оказалась красной — уже хорошо. Но удручающе то, что одним только забором крови, которая к тому же оказалась нормальной на вид, нельзя определить первоисточник феномена. Быть может, он что-то найдет непосредственно в самом составе, но до результата его отделял только завтрашний день, поскольку сегодня, после того как Астрид уйдет, он планировал заняться своими делами. Если это ему, конечно, удастся, учитывая, насколько захватывающ и интересен процесс разгадки цветков на коже этой юной девушки. Роберт не исключал, что может потерять сон, как это было много раз, стоило ему вдруг взяться за нечто необычное.

— Вот и все, — приговаривал он, наклеивая пластырь поверх пропитанной спиртом ваты. — Теперь ответь еще на несколько вопросов, и на сегодня мы закончим.

— Да, мистер Эндрюс.

— Ты когда-нибудь болела ветрянкой, простудой?

— Болела, мистер Эндрюс.

— Процесс болезни шел тяжело?

— Не могу вспомнить. Но простудой я иногда болею до сих пор.

— Значит, все в норме… — пробормотал Роберт, не зная, рад он данному факту или нет. — Сейчас я отпущу тебя, но завтра ты должна быть готова к более напряженной работе. Нам предстоит многое изучить.

Астрид кивнула.

Роберт проводил ее до коридора и кинул взгляд на ее мимолетно расслабившиеся полуразжатые кулаки.

На ладони, пересекая линию жизни, расцветала красная полоса.

* * *

Любимый табак горчил. Роберт не помнил, когда в последний раз курил легкие сигареты, да и не нужно было помнить это детское позерство, лишь бы покурить вместе с одноклассниками, но так, чтобы глотку не жгло, а легкие не захотелось выплюнуть. Теперь все наоборот. В терпкости он видел некое очищение, очищение мыслей прежде всего, а его голова была набита ими под завязку, как котомка бывалого отшельника.

Роберт сидел у себя в гостиной и курил, слушая про успехи Александра на научном поприще. Тот рассказывал, наливая им обоим виски на донышки стаканов, и был так увлечен, что не видел чужой отстраненности. В другое время Роберт обязательно бы порадовался за своего протеже, но сейчас мозг был занят совершенно другим.

— Ты веришь в невозможное?

Запнувшийся на полуслове Александр изменился в лице, став более серьезным, словно его вызвали к доске как школьника, не смевшего не оправдать возложенные на него ожидания.

— Почему вы спрашиваете?

— Просто ответь.

— Ну, — немного подумал Александр, донеся таки стакан до Роберта. — Я считаю, что сам факт наличия того, что мы называем невозможным, делает невозможное возможным.

— Я знаю, что ты поклонник философии, но не мог бы ты ответить чуть менее пространно?

— Что есть явления, если не плод философии? Не просто так ее зовут царицей наук.

— Спустись на землю и стань на мгновение материалистом. Представь, что физическое тело человека подвержено неким странным… аномалиям.

— Уточните специфику вопроса, мистер Эндрюс, — Александр сел в кресло напротив, смочив губы виски и по-детски поморщившись.

— Уточняю. Ты веришь в то, что, скажем, кожный покров человека способен стать своего рода цветочной поляной?

— Тогда это уже не философия и не наука, а сумасшествие, согласны?

— И тем не менее, — развел руками Роберт, стараясь не выкладывать сразу все карты на стол. — Мы живем в удивительном мире, нам еще многое неизвестно.

— Даже если допустить, что на коже человека растут цветы, то это будет обосновано только тем, что это не цветы вовсе, а нечто похожее по виду, но различное по составу, некое производное организма.