Не суди по оперению

Старая дама ума не могла приложить, что повергло его в такое состояние. Уж никак не то, что он должен был заплатить за бензин. Что могло произойти? Ему всего-то надо было подойти к кассе, вынуть деньги и отдать нужную сумму, проявив любезность. Разве это так уж трудно…

Конечно, она попыталась рассмотреть, что он там делает, когда его слишком долго не было, но она ничего не могла толком разобрать издалека. В ее возрасте нужны были очки для дали, для близи, чтобы видеть по сторонам, сзади, спереди…

Они мотали километры, неумолимо приближаясь к Брюсселю. Скоро наступит конец их путешествию. И просто конец. Максин тряхнула головой. Она не желала думать об этом. Не теперь. Подумает позже. У них с Алексом еще оставалось время побыть вместе, и она этого не упустит. Надо его разговорить.

– Я смотрю, что-то тебя грызет. Скажи что. Надо это пресечь.

Алекс не отрывал глаз от дороги.

– Ничего подобного, все нормально.

– Нет, не все нормально. Что случилось на заправке? Только не говори, что опять было ограбление, а я осталась в стороне!

– Нет, все было окей. Мне даже не понадобилась электрическая дубинка.

– Заправщик был не любезен с тобой?

– Не сказать.

– Он с тобой заигрывал?

– А вот и нет!

После таких слов Максин не знала, что и думать. Сначала Алекс смущался оттого, что юноша смотрел на него слишком настойчиво, а теперь расстроился, что тот с ним не заигрывал. Господи, иногда эту молодежь ну никак не поймешь!

В ее времена говорили либо «да», либо «нет», и все было ясно, четко и понятно. И не устраивали целую проблему из-за одного несчастного взгляда. Ухаживали, ходили в кино, на танцы, держались за ручку и женились. Это было гораздо проще. Но ей надо идти в ногу со временем. Мальчик явно был потрясен. И она должна была заставить его объясниться.

– Ты расстроен?

– Совсем нет.

– Я совершенно ничего не понимаю. Ты хотел, чтобы он тебя кадрил или нет?

– Да нет, конечно!

– Тогда чего ты злишься?

– Потому что вы мне внушили, что он гей, а это неправда.

– Мне показалось, что он вполне эгегей.

– Да не эгегей, а гей. Гомосексуалист! Я выглядел полным дураком. Прочел ему целую лекцию про уважение прав людей, в конце, кажется, даже сказал: «Да здравствует свободная Франция!»

– Да, ты немного перегнул скалку…

– А потом…

Алекс замолчал. Он не хотел признаваться Максин, почему он на самом деле так разозлился, но раз уж он начал, трудно было остановиться. Он ее уже хорошо знал, она, не хуже питбуля, впивалась мертвой хваткой в добычу и не отпускала ее до конца.

– А потом он сказал, что находит вас… м-м-м… странной.

– Странной? Меня? Ну, это вообще!

Она гордо поправила на голове toortsog и продолжила, покраснев от возмущения:

– Оригинальной, куда ни шло. Свободной, изобретательной, эксцентричной, в крайнем случае. Но только не странной. От странного слышу!

Она схватилась за руль:

– Поворачивай обратно! Сейчас мы объясним этому придурку, что мы о нем думаем. Моя дубинка при мне.

Алексу удалось все же удержать руль.

– Мы не можем возвращаться. Напоминаю, мы в бегах.

Старая дама сложила руки на груди и надулась. Алекс воспользовался ее молчанием, чтобы спросить:

– Вы никогда не думали, что ваше поведение может показаться необычным?

– Необычным – возможно, но не странным. Странное поведение бывает у сумасшедших. А я не сумасшедшая. Во всяком случае пока. Не совсем еще.

В последних словах Максин Алекс уловил грусть и страх потерять контроль над своим рассудком. Это было единственное ее слабое место.

Она продолжала, не глядя на него:

– Я всегда была необычной. Такой родилась. Привычка диктует свои законы.

– Вы ведете себя не как женщина вашего возраста.

– В том-то и дело. Я веду себя соответственно тому, на сколько лет себя ощущаю. В душе я молодая, потому и поступаю не как старуха. Кое-кому это может не понравиться. Видимо, раз я старше, чем людей средней продолжительности жизни, то должна носить фартук в цветочек и коллекционировать меховые тапки. Печь пироги, смотреть телек и вести разговоры исключительно про грядки. Нет уж! Так ведут себя старики, но только не я!

Она замолчала, глядя в окно на мелькавший северный пейзаж. Уже показались вдоль дороги дома из красного кирпича, а на горизонте – угольные отвалы, похожие на черные горы.

Максин наконец прервала молчание:

– Мне иногда кажется, что у меня locked-in syndrome[53]. Меня заключили в тело гораздо более старое, чем я. Но, возможно, после смерти я реинкарнируюсь.

Даже если бы Алекс начисто не верил в подобные вещи, он не стал бы лишать этого слабого утешения старую даму на краю могилы.

– А в кого бы вы хотели переродиться?

– В комара.

– Чтобы смочь летать? – спросил он удивленно.

– Чтобы покусать того идиота, который назвал меня сумасшедшей!

Молодой человек взглянул на нее с нежностью.

– Вы самая молодая из всех, кого я знаю. Рядом с вами даже молодые кажутся старыми. У них нет ни вашей энергии, ни вашего ума, ни вашего остроумия. Вы однозначно моложе меня.

Она повернулась к нему и погладила его по плечу, ласково, как мама.

– А ты самый славный из всех молодых людей.

– А вы со многими из них знакомы?