Не суди по оперению

Алекс наконец решил встать и пройти пару метров, которые его отделяли от трофеев в руках Максин. Она была на седьмом небе от счастья, с наслаждением ощупывала ткань, не обращая на Алекса ни малейшего внимания, и светилась улыбкой. Неужели она не понимает, что им грозят крупные неприятности?

– Надо все убрать на место и сделать вид, что мы ничего не видели. Это единственный шанс.

Старая дама, кажется, только сейчас вспомнила о его присутствии и удивленно подняла брови.

– Иди посмотри, это же великолепно!

Алекс закрыл глаза.

– Нет-нет! Чем меньше я увижу, тем больше у меня вероятности выкрутиться.

– О чем ты говоришь? У тебя совсем с головой плохо? И впрямь непонятно, кто из нас тяжелее болен…

Она взяла молодого человека за плечи и подтолкнула к сундуку. А так как он упрямо не хотел открывать глаза, то споткнулся и со всей силой рухнул на красную ткань, которую Максин достала первой. Теперь слишком поздно. Он уже впутался в историю. Можно позволить себе посмотреть, пока его не ликвидировал мафиози.

Ткань была мягкой и на удивление теплой. Он встал и смог увидеть ее целиком.

– Но… да это же костюмы!

– Да! – в восторге крикнула Максин, хлопая в ладоши. – Мы сможем переодеться и почувствовать себя настоящими монголами!

47

Только этого не хватало. В теперешнем их положении хуже нельзя было придумать. Быть посмешищем, конечно, вещь не смертельная, но и хорошего в ней мало.

Алекс сидел по-турецки на ковре с узором из розочек, облаченный в deel, хлопковую тунику со стоячим воротником и ассиметричным вырезом. Она была коричневого цвета, который оттенял пластрон из оранжевого атласа. Атласный же пояс обхватывал его талию. На голове у него красовался janjin – шапка из черного меха, заостренную верхушку которой украшал красный помпон. Расширяющиеся книзу рукава, отороченные по краям тем же черным мехом, что и шапка, как казалось Алексу, делали его похожим на летучую мышь.

Ослепительная Максин гордо восседала в зеленом женском deel. Вышитый на нем золотистой шелковой нитью узор символизировал долголетие. Золотисто-красный воротник жилета подчеркивал нежную кожу ее лица и голубизну глаз. Голову покрывала toortsog, круглая шапочка, а лицо обрамляли тонкие подвески, усыпанные жемчугом.

Алекс недоумевал, почему Максин выглядит как величественная монгольская принцесса, а он похож на помятого Пауэр Рейнджера.[47]

– Здесь написано, что janjin символизирует процветание и счастье. Как тебе повезло!

– О, да, мне чертовски везет! – ответил Алекс, оттягивая воротник своего deel, который натирал ему шею.

– На нас летние вещи, – уточнила Максин. – А иначе они были бы подбиты шкурой козы или рыси.

Алекс прикинулся расстроенным.

– О, как жаль!

– Но только не козе и рыси.

Видя, что ее шутка не удалась, она продолжала:

– Я против использования кожи и меха животных. Но полагаю, что бедные монголы это делают не ради удовольствия, им это просто необходимо. Не то что этим скелетоподобным манекенщицам и вашим-ниста, которые считают, что станут красивыми, если будут носить на себе трупы животных вместо пальто.

– Ваши? Чьи они, эти ваши?

Максин насмешливо спросила:

– Ты не знаешь такого слова? Ваши-ниста – это люди, которые бездумно следуют любой моде. Если бы они увидели кого-то из звезд в детском комбинезоне и на шпильках, то немедленно бы их напялили, думая, что одеты по последней моде. Ваши-ниста скупают тонны одежды, которую никогда не наденут, горы сумок, которые закинут в шкаф и неудобные туфли, которые им малы…

– Так это фашионисты!!![48]

– А я что говорю!

Она махнула рукой, словно прогоняя назойливую муху, и снова принялась читать пояснительную записку, обнаруженную внутри сундука:

– Каждый из узоров и цветов монгольской одежды что-либо символизирует. Они означают силу, процветание, простоту или счастье.

– Счастье?

Алекс не понимал, как можно быть счастливым, одеваясь в пижаму с рукавами-крыльями летучей мыши и обитая в юрте.

– Разумеется, это цель всех народов, и это то, что нас всех объединяет. Мы стремимся к одному и тому же. Проблема в том, что некоторые строят свое счастье в ущерб другим.

– Все-таки легче стать счастливым на вилле в Беверли-Хиллз, чем в юрте, затерянной в монгольской глубинке.

– Откуда ты знаешь? Ты не жил ни там, ни там.

– Мне это и не нужно, и так совершенно ясно.

– У меня вот не было виллы в Беверли-Хиллз, но я была очень счастлива. Если ты хочешь быть по-настоящему счастливым, надо научиться жить настоящим. Это нелегко. Надо поставить запрет своему рассудку думать вперед. Видишь, я сейчас думаю только о нас, о том, с каким удовольствием я сижу сейчас с тобой в этой великолепной юрте, в монгольских костюмах. Я стараюсь не думать о завтрашнем дне.

Она прикрыла ненадолго глаза, а потом продолжила: