Меня подавляет чувство страха и стыда. Нет, изливать свои чувства – не страшно, безответно любить – не стыдно. Стыдно быть уродом. Я ошибка. Мне нужен морфий. И он так близок, но недосягаем. И я терзаюсь сомнениями, пытаюсь достучаться до этаго забитаго в рамки собственных комплексов мозга, пытаюсь исчезнуть с горизонта, чтобы не задушить, чтобы дать время подышать и подумать и, может быть, соскучиться… Но, мне кажется, как только закрывается дверь, Настя словно забывает о моем существовании. А вспоминает лишь тогда, когда не с кем пообщаться.
Я жалок. Я ненормальный. Мне не дано жить нормальной человеческой жизнью. Мне нечего терять, не за что зацепиться, и ветер рвет мои паруса. Я никому не могу объяснить то, что необъяснимо.
22 января.
Это мой сон,
он о тебе:
белый тростник,
никнущий свет,
ветреный город,
родной как чужак
акварелью рисует небо.
Больно дышать
шаткой порой,
рой недосказанных фраз
разбился о камни.
Мнимые приступы лета.
Это мой план,
а не судьба, —
бал без костюмов и масок.
Окна слепы
пылью ночной,
ноет расшатанный мост.
Остановись же, мгновение!
Ни единого шага:
горит
ритм немого там-тама,
там, где зыблется ночь,
очертев от тоски,
кипит в неподвижном танце,
цепляясь за жизнь,
изнемогая,
каясь и вновь кляня
яростный мир,
мираж в темноте –
тень полуночного фавна.
23 января.
Последний шанс. Пригласил в Эрмитаж. Показал свой портрет. Настя считает, что мы не очень похожи, хотя я скопировал позу и даже закатил глаза. Все равно говорит, что сходство так себе. Хоть кол на голове чеши! Купил пару „Импровизаций” Кандинского. Поиграю на досуге. Думал купить и себя заодно, но я не продаюсь. Ах, какая досада! После Эрмитажа обед в „Идиоте”. Опять понесло читать стихи. Как это старомодно! Сколько раз я пытался отделаться от этой привычки! Ну, кому сегодня нужны зеленыя гвоздики и черные стихи?! Какой стыд! Поставил вопрос ребром и снова получил ответ ни о чем. Пора бы смириться с тем, что долгия колебания – это простое и ясное „нет”.
24 января.
Устал от вечной лжи, от переездов и эмиграций, от безконечных смен пасспортов и беготни от полиции, от поисков лазеек в государственных системах. Я устал от любви и от вечной боли разлук. Как святой Себастьян, я изранен, но изранен я в самое сердце. Оно напоминает решето. И эти раны не зарастают.
Сафо дарила мне надежду, что есть еще какой-то непостижимый для меня смысл. Но и она не постигла его. Ее больше нет. И даже Тор решил уйти в небытие.