(не)свобода

Дают показания? Кто же это? Ах да, догадываюсь. Бедная Наталья Николаевна. Я плохо знаю ее, господин Уланов. Наталья Николаевна с коллективом общалась мало. И я этому был рад, честно говоря. Она проводила финансовые операции самостоятельно. Мне было от нее нужно, чтобы мы с Цитриным могли заниматься своим делом и не вдаваться в детали бухгалтерии. Лишь бы грант реализовывался и деньги были – а остальное уже заботы Натальи Николаевны и ее отдела.

Вопрос.

Нет, я занимался менеджментом, организацией мероприятий и трудовыми отношениями с коллективом. Выплатами занимались бухгалтеры. И даже при всей склочности и нехорошей таинственности Натальи Николаевны могу вас заверить, что все средства шли исключительно на нужды театра.

Послушайте, я вам так скажу. Вот вы, товарищ капитан. Вы любите свою работу?

Вопрос.

Нет, нормально делать работу может кто угодно, хотя вы знаете, что я думаю о вашей работе, – вы ее нормально не делаете. Но это в сторону, главное – любите ли вы свою работу?

Вопрос.

А если бы начальство не поощряло, вы бы ее любили? Сколько у вас таких, как я, товарищ капитан?

Вопрос.

Цитрин? А при чем здесь Цитрин?

Вопрос.

А, я понял. Вам спустили новую методичку? Теперь скандал со «Сном в летнюю ночь», которого якобы не было, забыли, – зато хотят подверстать Цитрина под основную фабулу, да? Сценографы из вас, ребята, так себе.

Вопрос.

Делюгу? Какую делюгу? О чем вы…

И позвольте, когда я все-таки смогу увидеть своих адвокатов?

Олег

– Гуляют.

– Но полчаса назад они тоже гуляли. Сколько у зэков длится прогулка?

– Не зэков, а заключенных, – угрюмо сказала надзирательница – худая блондинка с печатью Сизифовой муки на лице. – Двадцать минут по расписанию.

– Ну! Так посчитайте: если они уже гуляли полчаса назад и сейчас продолжают гулять, это уже почти час выходит, а не двадцать минут! – Продолжала разоряться Муравицкая.

– Согласно режиму, прогулка длится двадцать минут, – отрезала надзирательница. Она занималась сортировкой каких-то бумаг, так что под возмущенные восклицания Муравицкой и мурлыканье Арбениной из маленького радио в сухой бюрократический свет настольной лампы вплывали и выплывали мягкие белые пальцы с шариковой ручкой в обнимку.

– Да, но по факту, получается, она у вас длится час! У нас что, в «кремлевском централе» теперь либеральный режим ввели?

Надзирательница подняла глаза от бумаг и смерила неприязненным взглядом сначала Муравицкую, а потом и Олега.

– Говорят вам: прогулка. Не допускают адвокатов. Что непонятного?

– Да! И вообще, у нас здесь очередь!

За спиной обнаружился пыльный на вид, красивый, но полноватый мужчина в пиджачке и с черным кейсом.

– Какая очередь? – удивилась Муравицкая.

Мужчина, не снимая с нее гневного прицела глаз, поднял зажатый в правой руке клочок бумаги. Поплывшими чернилами там были в столбик записаны имена.

– У нас очередь тут стоит! Адвокатов! На встречи! Вы записывались?

Муравицкая закатила глаза. Теперь еще и ждать, пока всех очередников запустят, подумал Олег, но Муравицкая открыла глаза и спокойно сказала:

– В законе, кажется, ни о каких очередях речи нет. Вот и я записываться никуда не буду.

Возмутившийся адвокат налился краской и собирался уже, кажется, зачитать Муравицкой отповедь, – но дверь вдруг открылась, и оттуда в предбанник выбрались мужики неопределенного бочкообразного вида, в одном из которых по чуть более дорогой одежде можно было опознать адвоката.

Муравицкая поступила как не самая договороспособная сторона – и решительно бросилась в образовавшийся проем. От неожиданности Олег замер, не зная, как ему поступить.

– Эй, женщина, вы куда?.. – Захрипела надзирательница, вскочив с места. Вскочила, впрочем, слишком быстро – и задела рукавом кипу бумаг и журнал посещений на столе. Теперь бумаги полетели на пол, и надзирательница разразилась руганью, бросившись их собирать.

– Ну, чего встал?! Будешь еще пять часов очереди ждать? – Рявкнула Муравицкая, и Олег, опомнившись, двинул в коридор за ней. За спиной слышались матюки надзирательницы и причитания неудачливого коллеги.

– Как-то нехорошо получилось, – пробормотал Олег на ходу.

– Олеж, нехорошо – когда тебя вертухай к клиенту не пускает по беспределу, и даже не стесняется, – процедила Муравицкая. – Нехорошо – закон нарушать. Нехорошо – время в очереди терять, пока подзащитного могут в карцере пиздить. А пользоваться возможностями – хорошо. Понял?

Олег понимал, почему ему нравилось работать с Муравицкой. У нее был вайб очень яркого метеорита, который сметает на своем пути любые препятствия. Что-то похожее он чувствовал и в присутствии Оксаны Игоревны, когда та еще была жива. Но проблема метеоритов в том, что они слишком быстро сгорают в атмосфере.