(не)свобода

Через пять минут они уже стояли и ждали начала заседания в коридоре суда, возле окна, на подоконнике которого кто-то собрал кучу окурков в пластиковом стаканчике. В окне были видны синеющие в солнечном мареве высотки Сити. Олег смотрел на них и мысленно вращал колесики механизма защиты. С точки зрения закона позиция была безупречная: Двоеглазов к суду никогда не привлекался и в целом вел себя как добропорядочный россиянин, за границу выезжал последний раз год назад, на конференцию в Германию, и никаких видов на жительство не имел, а летом отдыхал под Новороссийском или у матери в Мурманске. Если к чему-то цепляться и можно было, так это к тяжелой статье – по сто пятьдесят девятой обычно оставляли в СИЗО. Так что теоретически, если судья попадется нормальный…

И если не подставит Парятьев.

Олег глянул на него боковым зрением: морщинка пролегла над переносицей Парятьева, пока он написывал сообщение кому-то в телефоне-«лопате» – неброском, но и недешевом. Потом Парятьев набрал кого-то и, извинившись, отошел в сторону – но разговаривал всё равно громко, упоминая какое-то ООО, а потом лебезя перед невидимым собеседником и даже изображая заискивающую улыбку, словно этот самый собеседник стоит прямо перед ним и задаст ему хорошую взбучку, если Парятьев его пожелания не выполнит.

– Он вообще-то не такой уж плохой, – словно услышав его мысли, сказал Двоеглазов. – Уберег от колонии бабулю, на которую убийство соседа-студента хотели повесить. Дескать, надоело, что каждую ночь тусовки собирает, взяла топорик для разделки мяса и укокошила. Только у бабушки инвалидность, и в ту ночь она спала.

– Оправдали?

Двоеглазов улыбнулся уголком рта.

– Нет. Кто у нас оправдывает? Отделалась условкой. С почты уволили – но спасибо, что не посадили. Так что этого парня, – он кивнул в сторону Парятьева, – даже уважают. Может быть, нам и повезло.

Суд начался с задержкой – в маленький душный зальчик, где после средства для мытья полов остался запах хлорки и лаванды, их запустили только спустя полтора часа.

Женщина в мантии – с музыкальной фамилией Ростропович – удивилась появлению Олега, но, вопреки протестам прокурора, ходатайство о вступлении общественного защитника в дело лениво удовлетворила.

Когда наступил черед выступать следствию, с готовностью поднялся чистенький, в тщательно выглаженной форме и белым воротничком под ней следователь. У Олега он почему-то вызвал воспоминания о военных сборах – там были такие же офицерики: ровненькие, с идеальным пробором, чеканящие заученные фразы и вкрадчиво улыбающиеся казенными улыбками. Сержанты-контрактники, впрочем, редко платили таким офицерикам учтивостью – и всячески старались показать, что, не стой на их пути устав, этих белых воротничков из кадетских корпусов они бы задвинули, куда надо.

– Обвиняемый привлечен по особо тяжкой статье Уголовного кодекса, – неспешно начал следователь.

Как почти все бюрократы, особенно из разряда силовиков, он владел способностью самые простые вещи растягивать на несколько абзацев. Суть-то была проста: четыре эпизода, по одному человека выпустили на свободу, по другим нет, но там и деньги вернули. Всё это сводили к мошеннической схеме, хотя вместо мошенничества Олег видел тут разве что очень странную правозащиту, но не более того. На основании изложенного следователь просил отправить диабетика на три месяца в СИЗО – с таким видом, словно завинчивал пробку на бутылочке с соком, которая едет по конвейеру.

Потом поднялась рыжеволосая прокурорша в белых туфлях на высоком каблуке и почти слово в слово повторила формулу из норм закона: мол, Двоеглазов – страшный и опасный преступник, который будет давить на свидетелей и захочет смыться при первой же возможности.

Когда прокурорша перестала тараторить, словно на экзамене, и присела обратно, Ростропович сонно спросила:

– У защиты есть возражения?

Олег почувствовал внутреннюю дрожь – и уже собирался подняться, чтобы кое-как сыграть свою роль, – но помалкивавший до того Парятьев, бросив короткий взгляд в зал, вдруг привстал и выдал:

– Возражаю, ваша честь. Думаю, в сложившихся обстоятельствах для моего подзащитного достаточно будет домашнего ареста с запретом на пользование интернетом и телефонной связью.

Двоеглазов и Олег переглянулись. Вот тебе и бабушка с топором. Спасибо, что хоть на СИЗО не согласился.

– Благодарю, – сказала женщина в мантии – вроде, дань вежливости, но показалось, что это она искренне порадовалась краткости Парятьева. – У общественного защитника есть, чем дополнить?

О да, дама с фамилией композитора. Приготовься слушать фагот.