Казалось бы, этих молодых людей должны были увлечь идеи либеральной демократии. Некоторых эти идеи, действительно, увлекли, но – далеко не всех. Доктрина рыночной экономики (то есть капитализма) и либеральной демократии имела свои недостатки, которые были многим очевидны. Во-первых, с конца 1920-х гг. демократия отступала по всему миру. Когда в 1933 году в Германии пришёл к власти Гитлер, во всём мире не нашлось бы, наверное, и пары десятков стран, которые можно было назвать демократическими. Во-вторых, идеи либеральной демократии были слишком тесно связаны с империалистическими державами, которые в тот период хозяйничали в Азии. Либеральная демократия (не без оснований) казалась молодым корейским интеллигентам той идеологической силой, которая оправдывала или по меньшей мере мирилась с колониальным подчинением цветного населения Азии и Африки.
С другой стороны, коммунизм в его советско-ленинской интерпретации многим казался научным методом построения утопического будущего. Вдобавок коммунисты резко противопоставляли себя и расизму, и колониализму. Коммунизм обещал технический прогресс и экономический рост, а также преодоление пороков империализма и общественного неравенства.
Важно отметить, что с самого начала своей истории коммунизм в Корее – так же как и в других странах Восточной Азии – имел ощутимый националистический привкус. В развитых странах Запада коммунизм чаще всего виделся способом решения социальных проблем, и люди, которые вступали в коммунистические партии стран Запада в те времена, делали это обычно потому, что их волновала судьба бедноты – и не всегда даже бедноты своей страны (многие молодые идеалисты пылко мечтали о «земшарной республике советов»).
В Восточной же Азии на коммунизм смотрели под другим углом зрения. Конечно, и среди коммунистов Китая и Кореи были мечтатели, рассуждавшие исключительно в мировом масштабе и всегда готовые «пойти воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Однако большинство тех, кто заинтересовался коммунизмом в Восточной Азии в 1920–1930 гг., не слишком беспокоила судьба крестьян Гренады или батраков Гондураса. Новое западное учение воспринималось ими в первую очередь как эффективная программа ускоренной модернизации их собственной страны. Таким образом, молодые азиатские последователи коммунизма руководствовались не столько неприятием социального неравенства, сколько чувством национального унижения и желанием вернуть своим странам утраченное величие. Это делало коммунистическое движение в Восточной Азии потенциально националистическим, что ясно показали события, случившиеся после 1945 года.
Как бы то ни было, в 1920-х гг. марксизм (обычно в его ленинской, а затем и в сталинской интерпретации) в Корее превратился в интеллектуальную моду – к немалому раздражению и беспокойству колониальных властей.
Марксизм распространялся в Корее по двум главным каналам. Прежде всего сведения о нём поступали непосредственно из СССР, где в 1920-х гг. проживала вторая по численности в мире община этнических корейцев. Во-вторых, его распространяли корейские студенты, которые учились в Японии.
В то время как в Корее колониальными властями была налажена эффективная система политической слежки, порядки в самой Японии 1920-х гг. были намного либеральнее. Колониальные власти поощряли и даже финансово стимулировали поездки молодых корейцев на учёбу в Японию, рассчитывая на то, что по возвращении домой они станут восторженными поклонниками всего японского. Однако этот план не сработал: кружки корейских студентов в Токио стали рассадниками национализма, и многие из этих молодых людей вернулись в Корею радикальными революционерами-марксистами – ведь марксизм был тогда очень популярен и в японской университетской среде.
Однако решающую роль в формировании первого поколения корейских коммунистов сыграла, конечно, Советская Россия. Некоторые этнические корейцы, проживавшие в России и получившие там современное образование, сочувствовали марксистским идеям ещё до революции 1917 года. Среди них была, например, Александра Станкевич, урождённая Ким, которая на раннем этапе Гражданской войны входила в число виднейших большевистских руководителей Приморья (убита японскими интервентами в 1918 году).
В годы Гражданской войны этнические корейцы России в большом количестве вступили в красные партизанские отряды. Большевизм привлекал их своим антиимпериалистическим духом, тем, что обещал национальное равноправие, и в особенности намерением провести радикальную земельную реформу и отдать землю тем, кто её обрабатывает (большинство российских корейцев были крестьянами и обычно работали на арендованной земле). Немаловажным был и тот факт, что на российском Дальнем Востоке одним из главных врагов красных были японцы: начинал действовать известный принцип «враг моего врага – мой друг».