Не ты

Самохин не знал, на чем держится, и откуда берутся силы продолжать разговор. В голове стоял звон, будто кто-то играл на его до предела натянутых нервах. Ему казалось — еще немного, и с ним случится удар.

— Нет-нет, я не сопротивлялась. Я была под кайфом, и мне казалось, что если я это сделаю — он уж точно меня полюбит. Глупость такая… — Маша отвернулась к окну. Самохин смотрел, как взволнованно поднимаются и опускаются ее хрупкие плечи, и гадал, чем для них обернется этот нелегкий разговор.

— Мой сын имеет какое-то отношение к твоей попытке самоубийства?

Маша сжалась, словно в попытке исчезнуть, самоустраниться от этой беседы:

— После того минета… Сева вышел на баттл. Ну, ты знаешь, как это у рэперов… Ему закинули дисс насчет меня… Все знали, что мы ушли вместе. А Сева подхватил тему, сведя свою читку к тому, что я классная соска. На тот момент для меня это стало последней каплей. Глупая я была. И вины Богатырева в том точно нет. Не злись на него… Он раскаялся, и извинился даже.

— Ты его защищаешь? — возмутился Самохин, преодолевая разделяющее их расстояние.

— Нет. Просто все действительно в прошлом. Он в прошлом.

— Похоже, Сева так не считает.

Дима повернул Муру к себе и крепко обнял, прижался всем телом, сожалея о том, что не встретил эту девочку раньше, и не уберег.

— А мне все равно, Дима. Я хочу в кои веки побыть эгоисткой. Можно? — Маша откинулась в руках любимого мужчины, шаря взглядом по его нахмуренному лицу. Она не переживет, если он изменит свое мнение о ней. Она просто не переживет!

— Можно, — согласился Самохин, закрывая глаза, — тебе все, что угодно, можно!

Он целовал рыжие волосы Маши и старался не думать о том, что она ему рассказала. Она только его была, и тот факт, что Сева осквернил ее рот, для Димы ровным счетом ничего не менял. Только дикую злость будил. Трудно поддающуюся контролю.

— Я люблю тебя, Дима. Только тебя… Навсегда.

А он не сомневался! Он ей верил безоговорочно! И теперь становилось понятным, зачем Сева затеял тот слив. Он действительно хотел Машу подставить. Значит, она дала ему от ворот поворот. Значит, не было шансов играть по-честному. А ведь не хотелось верить. До последнего не хотелось верить, что его сын такое… дерьмо. Самовлюбленное, эгоистичное дерьмо, которое привыкло брать все, что захочет. А дальше — трава не расти.

— Прости меня.

— За что? — удивилась Мура.

— За то, что мой сын такой. За боль, которую он тебе причинил.

— Ты не виноват, Дима… К тому же Севка давно не тот избалованный мальчик. Он многое понял. Переосмыслил. Ты можешь гордиться им…

Дима хмыкнул. Он не знал, как ей рассказать правду о сыне. О том, как тот хотел ее подставить. Не хотел рушить Машкину наивную веру, не хотел тушить правдой мягкий свет ее глаз.

— Гордиться… Он на всю страну моей женщине в любви признается. Это как?

Маша немного расслабилась в руках Самохина. Короткий смешок слетел с ее губ. Испугавшись этого неуместного, как ей казалось, веселья, Мура уткнулась носом в колючую Димину шею.

— Знаешь, думаю, его подбили сценаристы… У них там в почете такие истории. Они делают рейтинги передачи. Я только сейчас поняла, почему мне задавали столько наводящих вопросов! — вдруг осенило Муру.

— На интервью? — Самохин перевел взгляд на телевизор, по которому возобновили показ Севкиного шоу.

— Ага, — широко распахнув глаза, кивнула она. — Вот гады! Наверняка они и Севу облапошили!

Самохин устало прикрыл глаза и мягким жестом вернул рыжую голову Муры себе на грудь. Осторожно провел по ее шелковым волосам, успокаиваясь. Он не верил в то, что телевизионщики могли обмануть его сына. Скорее, тот был в курсе событий и не мешал их развитию. Всеволод вел себя как зарвавшийся, утративший контроль муд*к. Вот мало его в детстве били. Нет, Самохин мог понять отчаянные попытки сына вернуть любимую девушку. Закон «в любви все средства хороши» никто, наверное, не отменял. Но… Даже при таком раскладе он просто обязан был учитывать интересы Маши. Иначе… это не любовь уже. Прихоть, патология, болезнь… Самообман, под соусом которого подается собственная блажь. Каприз, с которым пора заканчивать, пока он еще чего не будь не отчебучил… Но для этого нужно кое в чем убедиться. Еще раз. На всякий случай, чтобы потом не жалеть. Ей не жалеть…

— Маша…

— Да?

— Посмотри на меня… Давай, присядем.

Маша удивленно моргнула, неуверенно кивнула головой и, послушно усевшись на диван, настороженно уставилась на Самохина.

— Давай кое-что проясним.

— Давай.

— Я люблю тебя. Очень.

— И я тебя очень люблю, — мягко улыбнулась Маша.

— Не спеши. Послушай, пожалуйста… Мне сорок.

Взяв паузу, мужчина задумчиво провел ладонью по заросшей щетиной щеке. Самохин прекрасно понимал, что пришло время озвучить сомнения, от которых он так долго открещивался. Пришло время быть честным. Перед собой, Маруськой и, как ни странно, собственным сыном. Вот, чего уж не ожидал… Вскинул взгляд — Маша с тревогой наблюдала за его метаниями. Неловко как-то хмыкнул. Не любил он разговоры разговаривать, а тут надо.