Не ты

Маша сощурилась от слепящего солнца, заправила за ухо своевольную прядь и с намеком покосилась на будущего мужа, который немного тупил, что в сложившейся ситуации, наверное, было свойственно многим мужчинам. А потом он обнял ее подрагивающими ладонями, прижал к колотящемуся сердцу, и все остальное действительно стало неважно.

Эпилог

Десять лет спустя

— Не скачи.

— Я не скачу! Я томлюсь в нетерпении!

Сева покосился на сестру и хмыкнул.

— Ну, да…

— Если их совещание затянется еще хоть на минуту, я умру прямо здесь.

— Если их совещание затянется еще хоть на минуту, я опоздаю на концерт, и меня сожрет Горгона.

— Лизка? — сощурила ярко-зеленые глаза Милашка. — Она классная! Может, ты на ней женишься, а?

— На Горгоне? А еще сестра, называется… Что ж я тебе такого плохого сделал?

Мила фыркнула и забавно сморщила конопатый нос:

— Все знают, что ты в нее втрескался… А она в тебя! Только никто не может понять, зачем вы притворяетесь, что ненавидите друг друга.

— Так и никто?

— У мамы есть предположение! Она говорит, что вы заигрались! — Мила вытянулась по струнке, погрозив ему указательным пальцем. Сева спрятал белозубую улыбку в высоком вороте модного бомбера.

— Твоя мама — прелесть.

— Она заставляет меня есть брокколи.

— Она полезная.

— Ты сам-то ее ел?

— А ты никому не скажешь?

Мила широко распахнула глаза и отчаянно затрясла головой.

— Смотри. Ты поклялась на крови, что никому об этом не расскажешь… Особенно Джаге, потому что, если он вкатит мне эту тему на диссе, с моей репутацией крутого рэпера будет покончено. Ты же не хочешь быть сестрой поедающего брокколи неудачника?

Глаза Милашки достигли поистине комических размеров, что вызвало Севин громкий смех.

— Ты издеваешься? — сощурилась Мила.

— Да брось!

— Я ведь поверила, что ты лопаешь эту гадость!

— А куда деваться? Ни один обед в самолете не обходится без брокколи. Клянусь!

— Ты часто летаешь, — все еще подозрительно поглядывая на брата, заметила Мила.

— То-то же! И поверь, там эта штука приготовлена гораздо более паскудно, чем дома.

— «Паскудно» — плохое слово.

— А ты слишком правильная.

— Мы называем это — хорошо воспитанная, — послышался голос Самохина от двери. Сева вскинул взгляд, осторожно поднимаясь из мягкого кресла.

— Привет.

— Привет.

Мужчины пожали друг другу руки и отступили.

— Готов к качу? — спросил Богатырев у отца, взмахнув рукой в характерном жесте.

— Куда деваться, когда в семье сплошные меломаны?

Он отшучивался, но в глубине души радовался успехам сына и невероятно гордился им. По возможности они с женой старались выбираться на все Севкины концерты. На крупные или особенно ответственные — так точно.

— Где Маша?

То, что Всеволод называл жену отца по имени, стало его уступкой последнему. Видел, как тот кривился, когда он обращался к ней «Мура», и не захотел накалять. Да, и правда, как-то не шла ей дурацкая школьная кличка, которая, ко всему прочему, стала неактуальной, после того как Маша сменила фамилию.

— Пошла Лешку будить. Разоспался он что-то.

Сева понятливо кивнул. Его брату было всего четыре.

— Мы не опаздываем?

— Не опаздываем из последних сил! — подлетела к отцу Милашка.

— Это как же? — улыбнулся тот, разглядывая свое конопатое счастье.

— А вот так! Еще немного — и будет поздно!

— Я пойду, Машу потороплю.

Сева прошел через приемную, пересек коридор и постучался в кабинет напротив, в котором Самохины оборудовали что-то вроде игровой. Маша очень трепетно относилась к своим материнским обязанностям и делала все, чтобы прущая как на дрожжах карьера не препятствовала ее общению с детьми.

— Сева… Сева!

Лешка вскочил и помчался брату навстречу. Тот подхватил его и подбросил высоко-высоко, вызывая громкий заливистый смех ребенка. Маша, улыбаясь, встала с колен, на которых стояла, причесывая сына, и чмокнула неожиданного гостя в щеку:

— Привет.

— Привет. Как ты?

— По уши зарылась в отчетность. Твой концерт — отличный повод выбраться на свет божий.

Всеволод хмыкнул и, состроив страшную рожицу, защекотал похрюкивающего от смеха Лешку.

— Когда уже своих будешь нянчить? — будто бы между прочим, спросила Маша, но ее серьезный взгляд совсем не вязался с этой беспечностью.

— Когда кто-нибудь их мне родит, — подмигнул Сева.

— А Лизка что?

— Лизка? Лизка — мой директор. И мыслит соответствующе. Она убеждена, что наличие жены и детей поставит крест на моей карьере.

— Господи, какой бред!

— Вот и втолкуй это своей подруге.

— Втолкую, можешь быть уверен! Нет… ну, ладно, она! Но ты-то, ты! Уже давно бы кого-то ей сделал…

— Не могу в это поверить! — рассмеялся Богатырев, — разве не ты меня осуждала за беспринципность в некоторых вопросах?

— Ну, ты сравнил! Это ведь совсем другое! Лизка любит тебя, я уверена. Иначе, зачем бы она столько лет на тебя положила?

— Ну, может, ей, правда, нравится эта работа? Откуда мне знать?

Мура замерла посреди коридора. Посмотрела на сына, подняла задумчивый взгляд на Севу.