Не тычьте в меня этой штукой

– Нет нет нет, – повторил я, ерзая от смущения. – Ничего подобного. Гнилой побег. Я всего лишь дворянин, причем единственный титул прикарманил мой братец: отец мой как бы оказал мне любезность, ха ха. – Сосед изумленно и встревоженно воззрился на меня, поэтому я попробовал объяснить: – Англия – совершенно не то, что Континент, изволите ли видеть, она даже на Шотландию в этом смысле не похожа. «Благородство во всех коленах» на «сез картье»[116] – об этом мы предпочитаем не распространяться: я бы решил, что не наберется и полудюжины семейств, ведущих начало непосредственно от рыцаря Норманнского завоевания. Как бы то ни было, – болботал я, – никому в здравом уме не захочется вести родословную от этой братии. Завоевание было помесью акционерного общества и золотой лихорадки на Юконе; сам Вильгельм-Зав выступал кем-то вроде первобытного Сесила Робертса[117], а в приверженцах у него значились бродяги, сутяги, педерасты и комические куплетисты.

Соседа моего уже парило просто изумительно, посему я не мог устоять и продолжал:

– Вообще говоря, практически никто из аристократии нынче не пэры, и лишь очень немногие пэры – аристократы по любым стандартам, хоть с какой-нибудь серьезностью воспринимаемым на Континенте. Большинству еще повезет, если удастся проследить родословную до захудалого жестоковыйного жлоба, которому щедро обломилось при Разгоне Монастырей.

Тут он окончательно расстроился; один конец его гармоники распечаток соскользнул с колена и каскадом обрушился на пол между нашими ногами. Мы оба нагнулись за ним, но я, стройнее него на дюйм-другой, нагнулся ниже, и головам удалось избежать звонкой коллизии; однако мой нос (норманнский, с преципитатом Древнего Рима) оказался наполовину у него в пиджаке – и едва не ткнулся в черную рукоять автоматического пистолета в наплечной кобуре.

– Оооойк! – пискнул я, значительно обескураженный. Славный американец хмыкнул добродушно и жирно:

– Не бери волыну в голову, сынок: мы ж, техасцы, без них – как без штанов.

Бессвязно мы болтали себе дальше, однако чем дальше, тем сложнее мне было сосредоточиться на красотах рыбной жарки. Вне сомнения, техасские предприниматели часто носят при себе пистолеты, но я с трудом верил, что они предпочтут неудобные габариты «кольта-лесника», мелкокалиберного и длинноствольного автомата, беромого лишь для стрельбы по мишеням и, гораздо реже, – профессиональными убийцами, отлично знающими, что они способны засадить его мелкую пулю точно куда надо. В качестве удобного орудия самозащиты для обычного гражданина этого пистолета просто не существует. Более того: я был уверен, что техасским предпринимателям вряд ли придет в голову размещать такое оружие в пружинных кобурах «Брайсон» с ускоренным выбросом.

Путешествие наше, казалось, чем дальше, тем больше затягивалось, если вы понимаете, о чем я. Соединенные Штаты маячили отдаленно и нежеланно. Когда мы приступили к снижению, славный американец наконец-то назвался: Браунз, пишется «Бра-у-низ», произносится «Бронз». «Весьма вероятно», – подумал я. Мы распрощались, и через секунду после выхода из самолета он исчез. Едва его дружелюбное и дородное присутствие прекратило довлеть, я осознал, что он нравится мне все меньше.

Мартленд исполнил все мои инструкции по списку добросовестно: из него бы вышла кому-нибудь чудная жена. Меня встречал здоровенный удрученный малый – он сопроводил меня в гулкий ангар, где на своем поддоне стоял и мерцал мой «роллз». Авто окружали другие малые – с миленькими автозаправщиками, экзотическими номерными знаками, книжками дорожных аккредитивов и я даже не знаю, чем еще. Ох да – и еще один суровый малый, зверски заехавший по моему паспорту резиновой печатью. Я принял все их дары с усталой любезностью, будто Коронованная Особа, соизволяющая получить образцы местных ремесел. Кроме того, там находился неистовый человечек из Британского посольства – только он стоял по другую сторону некоего барьера, словно бы снятого с загона для свиней: он пренебрег добычей пропуска нужного сорта или что-то вроде того, и огромные невозмутимые американцы и ухом не вели в ответ на его визги и тарабарщину. Как, впрочем, и я. Малый с заправщиком содрал плоскогубцами нужные свинцовые пломбы и швырнул последние сквозь сетку визгливому малому, как швыряют орешки навеки застрявшей в зоопарке обезьяне, при этом вульгарно почесывая подмышки и поцокивая языком. Я даже начал опасаться за его здоровье – визгливого малого, то есть, а не горючего малого.

Я оседлал «роллз», до отказа втянув в легкие ни с чем не сравнимый аромат новых кузовных работ, новой шкурной обивки. Здоровенный удрученный малый, сознавая свое место, стоял на подножке и направлял меня наружу. «Роллз» завелся мягко, радостно, будто хорошенько шлепнутая вдовица, и мы выплыли из Грузовой Секции с таким же примерно шумом, что золотая рыбка в аквариуме. По их грубым, необразованным американским физиономиям я сумел определить, что воспитай их другая культура, они бы непременно стучали себя кулаками по лбу. В знак уважения, видите ли.