Не тычьте в меня этой штукой

Зачем, в конечном итоге, кому-то подсаживать ко мне подобного человека? Что я могу такого выкинуть на перелете? Что, если до этого дойдет, может на перелете выкинуть он? Выжать из меня чистосердечное признание? Не дать мне захватить управление воздушным судном или низвергнуть Конституцию Соединенных Штатов? Да и к тому же, зачем тратить агента, ведь после нескольких часов такой соседской близости мне вряд ли удастся не узнать его в будущем? Нет; он явно должен быть тем, кем кажется, – равнодушно-честным чиновником, быть может, из какой-нибудь супер-исследовательской фирмы, что продают Госдепартаменту рекомендации, где лучше развязать очередную локальную войну. Я повернулся к нему тепло и расслабленно, преисполнившись новой уверенности. Тот, кто курит «Апманны», не может быть совсем уж плохим человеком.

– Послушайте. Вы меня простите, но – чем вы занимаетесь? – поинтересовался я настолько по-британски, насколько смог. Он радостно свернул гармонику компьютерной бумаги, с которой сражался (хотя это несложно для тех, кто способен справиться с американской воскресной газетой), и дружелюбно посмотрел на меня.

– О, я всего лишь э-э… соотносил, э-э… сортировал, э-э… и сооценивал вот эту очень, очень сложную компьютерную распечатку затратно-товарооборотных данных по розничному мультиплексу в э-э… Великобритании, сэр, – откровенно объяснил он.

Я не отводил от него взгляда, и брови мои вздымались маленькими, мельчайшими вежливыми вопросительными значками, мерцавшими с моего чела.

– Рыба с картошкой, – пояснил сосед. Я слегка уронил нижнюю челюсть, достигнув, на мой взгляд, еще более британского эффекта.

– Рыба с картошкой?

– Точно. Думаю купить.

– О. Так-таки. Э, и много?

– Ну-у, да… как бы всю.

Я покорчил заинтересованные вопросительные физиономии, он продолжил – и уже не останавливался. Выяснилось, что рыба с картошкой представляют собой последний оплот 100-миллионно-фунто-стерлинговой промышленности Великобритании, доселе не расчихвощенной, и он как раз собирается ее расчихвостить. Семнадцать тысяч фритюрниц, почти все независимые, причем многие – лишь маргинально прибыльные, перерабатывают полмиллиона тонн рыбы, миллион тонн картофеля и сто тысяч тонн жира и масла. Используют они, как сообщил мне славный американец, ту рыбу, которой предпочитает снабжать их «поставщик», и платят за нее столько, сколько приходится; жарят, по большей части, в масле, которое даже готтентот пренебрежительно отверг бы как сексуальный лубрикант. Сосед нарисовал мне ужасающую картину настоящего и розовую – будущего, когда он скупит все заведения и франшизует их обратно на своих условиях.

Все это представлялось мне крайне здравым, и пока он значительно бубнил, я решил временно поверить в его подлинность – по крайней мере, пока мы не приземлимся. Вообще-то мы с ним даже задружились – вплоть до того, что он пригласил меня погостить у него в квартире. Ну, настолько я ему, само собой, не поверил, поэтому, боюсь, пришлось известить его, что я гощу в Британском посольстве. Сосед глубокомысленно взглянул на меня, а затем поведал свою мечту: убедить английского герцога возглавить эту его английскую компанию.

– Капитальная идея! – от всей души произнес я. – Их чересчур много не бывает. Чудесные работнички, все до единого. Только учтите, за настоящих герцогов в наши дни довольно жесткая конкуренция; даже коммерческим банкам, похоже, больше не удается их удерживать – так быстро они разбегаются в бродячую торговлю. Теперь, конечно, они снова могут выползти на свет, раз у нас больше нет Уилсона, однако на вашем месте я бы удовлетворился маркизом или связкой графьев. Их ассортимент гораздо обширнее, а спеси меньше.

– Графьев? – переспросил он. – Слушайте, а вам случайно не знаком граф Сноудон[115]? – Глаза моего соседа блистали невинностью, но я вздрогнул, будто повинная голова при вручении жуткой повестки.

– Разумеется, нет, – чирикнул я. – Нет нет нет. Он, опять-таки, – совершенно иной коленкор; к тому же, у него уже есть работа – в Конструкторском центре, мне кажется, там ужасная публика, кроме него, само собой, конструирует слоновьи вольеры для Зоопарка, и я уверен, велли-коллепные. Очень способный. Просто капитальный парняга. Счастливо женат; такая миленькая у него женушка. Да. – Я затих. Он же неумолимо не унимался.

– Пырстите, но вы-то сами – аристократ?