Не убоюсь зла

Примитивно? Конечно. Но ведь на многих действует -- на кого-то через месяц, на другого -- через год, на третьего -- через пять лет. И все же -далеко не на всех. Надо видеть, с каким отчаянным упорством год за годом сражается КГБ за каждую еще не "спасенную" ими душу.

Летом семьдесят восьмого года у меня, как я уже говорил, было обо всем этом чисто теоретическое представление. Но мне повезло: водво-рив меня во Владимирскую тюрьму, органы сразу же продемонстриро-вали "конечный продукт" своей работы.

Когда через несколько дней обязательного карантина мне выдали вместо остатков гражданской одежды холодную зековскую робу с вы-жженной известью по черному фону моей фамилией и ввели в узкую тесную камеру, я увидел немолодого щуплого суетливого человека с бе-гающими глазами.

-- Виктор Анисимов, -- представился он, и я вздрогнул от неожидан-ности: мой новый сосед был одним из тех, чьи свидетельства об условиях в ГУЛАГе использовались КГБ в моем деле для обвинения Хельсинк-ской группы в клевете.

Я решил сразу же внести ясность в наши отношения:

-- Знаю. Читал ваши показания.

Анисимов не спорил. Он только печально вздохнул и сказал:

-- Да... Меня возили на суд к Орлову. Но я потом все объясню.

... Виктор Анисимов воровал всю жизнь, немало лет просидел в лаге-рях. Что заставило его стать "парашютистом" -- перебраться из уголов-ной зоны в политическую -- не знаю. Обычно причиной этому бывает неотданный карточный долг или еще какая-нибудь того же рода провин-ность, за которую по суровым блатным законам могут убить, искале-чить или "опустить": изнасиловать и превратить в изгоя. В таких случа-ях одна из крайних мер -- написать, скажем, и разбросать в лагере ан-тисоветские листовки. Суд припаяет тебе новый срок по политической статье и отправит отбывать его к "особо опасным государственным пре-ступникам" -- политикам, а ведь это -- единственное место в ГУЛАГе, где бытовикам-уголовникам тебя не достать.

Во Владимирской тюрьме Анисимов получил еще один срок: за по-пытку к бегству -- и ко времени нашей с ним встречи отсидел тут уже лет десять. С год назад к нему приезжали из Москвы следователи, обе-щали перевести в лагерь и восстановить в отцовских правах -- лишение оных Анисимов переживал очень болезненно, хотя сына своего много лет не видел. Короче, необходимые КГБ показания он дал и впоследст-вии был вызван свидетелем на суд над Орловым. Времени между тем прошло немало, и Анисимов успел запамятовать свои слова, записанные следователями, но в Москве к нему был приставлен кагебешник, кото-рый перед вызовом своего подопечного в зал суда повторил ему его же показания. На этом эпизоде Анисимов долго не задержался, зато под-робно описал, как сумел купить в лефортовском ларьке несколько кило-граммов яблок и как потом, вернувшись во Владимир, исхитрился разо-слать их по камерам, чтобы "поддержать ребят".

Сейчас он с нетерпением ожидал двух судов: один из них должен был вернуть его в лагерь, другой -- восстановить в отцовских правах. Но два эти крючка, на которых КГБ держал Анисимова, являлись лишь страхо-вочными -главную приманку он уже давно заглотал: это был чай, тю-ремный наркотик.

Пачки чая, по словам Анисимова, попадали к нему самыми разными путями: то его вызвал на беседу местный кагебешник Обрубов и выдал щедрую премию (рассказывать об этом мой сосед не стеснялся), то по дороге к зубному врачу он встретил знакомого старшину, и тот отдал ему долг, то "черпак" -раздатчик еды -- бросил ему пачку в кормуш-ку. Со многими старшинами и даже офицерами, не говоря уже об хозобслуге, у некоторых зеков и впрямь были деловые отношения: чаем и другими недорогими продуктами те были готовы расплачиваться с заключенными за иностранную авторучку или, скажем, стереооткрытку с подмигивающей красоткой. Впрочем, и этот бизнес в значительной мере контролировался КГБ.

И все же рассказам моего сокамерника о том, какими путями попа-дает к нему чай, я верил только первые дни -- до тех пор, пока не уви-дел, насколько зависит Анисимов от своей ежедневной дозы: пяти-шес-ти кружек чифиря -- черного как смола, напитка.

Заваривал он чифирь так: высыпал в кружку полпачки чая -- двад-цать пять граммов, -- заливал его водой и, ловко держа кружку с по-мощью ложки над унитазом, кипятил ее содержимое на огне, сжигая под дном один за другим приготовленные заранее обрывки бумаги.

Однажды я попробовал чифирь, сделал маленький глоток. Напиток этот оказался страшно горьким, а главное -- у меня сразу же началось сильное сердцебиение.

-- Нет уж, спасибо, -- сказал я и вернул кружку Анисимову.

Он же выпивал свою дозу медленно, как обычный чай, и сразу весе-лел, становился не в меру разговорчивым. А ночью у него болели ноги, сердце, голова; он часто вставал и ходил по камере, утром же требовал таблеток. Ему их не давали, и он громко возмущался. Только очередная пачка чая облегчала его страдания.