Не убоюсь зла

За двадцать часов этапа парень успел рассказать мне в общих чертах всю свою короткую биографию. Родом он был из небольшого северного города, любил слушать бит-музыку, читать книги по философии и исто-рии. Убогость советской жизни удручала Виктора, и можно сказать, что вырос он на передачах "Голоса Америки" и "Би-би-си", из которых боль-ше всего любил музыкальные программы для молодежи. Окончив шко-лу, Витя поехал в Ленинград поступать в университет. Экзамены он за-валил, зато познакомился с несколькими ребятами, тоже приезжими, и так же, как он, недовольными серостью своего существования. С ними-то Полиэктов и стал обсуждать вопросы создания подпольной организа-ции для борьбы с властью. Потом его забрали в армию, на север. Там он служил на радиоперехвате, подслушивая переговоры между различны-ми службами НАТО. Но молодым солдатам лень было заниматься этой чепухой, и они при малейшей возможности переводили свои приемники на западные радиостанции. Тех, кого ловили на месте преступления, наказывали -лишали званий, сажали на гауптвахту, но это мало по-могало. Виктор начал переписываться со своими новыми ленинградски-ми друзьями, обсуждая с ними пути борьбы с советской властью, и, ес-тественно, очень скоро был арестован вместе с "сообщниками". Мальчи-ки быстро покаялись и получили соответствующие своему возрасту де-тские сроки. Виктору предстояло сидеть четыре года.

-- Что меня ожидает в первые дни? -- волновался он. -- К чему мне надо готовиться?

-- Дней десять ты будешь на карантине, с тобой наверняка станет бе-седовать оперуполномоченный КГБ...

-- А что, он со всеми беседует? -- поспешно спросил Витя и залился краской.

"Это страх или что-то другое?" -- подумал я. То, что меня объедини-ли со свежепокаявшимся на суде молоденьким, неопытным зеком, было подозрительно, но я всегда старался вести себя с людьми, исходя из пре-зумпции невиновности.

-- Да, проверяют "на вшивость" каждого. Будут обещать помиловку через полсрока в обмен на сотрудничество и угрожать тяжелой жизнью в случае отказа от него.

-- А что значит сотрудничество? Чего они от меня потребуют?

-- Стучать на своих товарищей.

-- Ну нет! Этого я никогда не стану делать! -- и он решительно замо-тал головой.

И все же было заметно -- парень боится. Что же произойдет, когда он останется один на один с кагебешником?

-- Я с ними вообще не общаюсь, -- объяснил я ему. -- Но каждый должен сам определить свою позицию. Поэтому советую тебе для нача-ла честно ему сказать: "Я хочу жить с вами в мире, но по моральным соображениям доносчиком быть не могу". Конечно, в покое тебя не оставят, но пока что выйдешь в зону, осмотришься, увидишь, кто как себя ведет, и выберешь то, что тебе придется по сердцу. Однако учти: если один раз им уступишь, они с тебя уже не слезут. Это на всю жизнь.

-- Неужели на всю жизнь? -- испугался Витя и снова покраснел.

...Когда после двух месяцев, проведенных в больнице, я вновь ока-зался в зоне, Полиэктов к этому времени вполне освоился в новой для себя лагерной жизни. Поставили его работать в паре с Борей, и тот опе-кал "мальчонку", как мы с Грезиным его называли. Не раз мы сидели с Витей по вечерам за чашкой чая и он с жадностью вбирал в себя наш зековский опыт. При этом бросалось в глаза, что очень часто периоды детского веселья сменялись у него приступами тяжелой тоски. Было яс-но что на душе у парня неспокойно, что-то тяготит его, мешает быть до конца искренним с нами. Когда же из "компетентных источников" стало известно, что Грезин находится в центре внимания КГБ, подозрения, что у Вити есть что скрывать, усилились.

Казалось бы -- ну и что? Одним стукачом больше, одним меньше... Ведь я уже давно раз и навсегда решил не ломать голову над этими воп-росами, вести себя со всеми одинаково; пусть жизнь сама расставит все по местам. Но уж очень жаль было молодого парнишку, уж очень хотелось помочь ему, вывести из состояния тоски и потерянности.

Для начала мы с Борей и еще два-три человека, общавшихся с Вик-тором, стали регулярно рассказывать ему поучительные истории о том, как легко попасть в сети КГБ и как трудно из них выпутаться, о том, как опасно иметь с охранкой общие, пусть даже самые пустяковые, тай-ны, о том, как страдают люди, за которыми связь с органами тянется до самого конца... Витя жадно слушал, переспрашивал, интересовался все-ми деталями, и еще больше мрачнел.

Наконец как-то в конце февраля я подошел к нему и сказал без оби-няков:

-- Послушай, мальчонка, я вижу, тебя что-то очень мучает. Пойми, никакого корыстного интереса у меня тут нет, но если я прав и ты дей-ствительно тяготишься какой-то тайной, то ведь с ней придется жить всегда. Стоит ли? Если же я ошибся и все это мне показалось, пожалуй-ста, извини.

Последнюю фразу я мог бы и не добавлять. Наполнившиеся слезами глаза Вити смотрели на меня достаточно красноречиво. Дрогнувшим го-лосом он сказал:

-- Хорошо, что ты сам меня спросил. Я давно уже думал признаться вам. Только сделать это я хочу не по секрету, а публично.

-- Вот и прекрасно! -- обрадовался я.