Не убоюсь зла

Мы с Мишей начали было перешептываться -- чтобы информация о дате и месте проведения очередной демонстрации не достигла ушей агентов КГБ. Но тут же выяснилось, что мы друг друга не слышим: высоченный Миша стоял на тротуаре, а я -- на мостовой. Тогда мы поменялись местами, но и это не помогло! Я пригласил Мишу к себе домой, усадил его на стул и, стоя перед ним (теперь мы были "на равных"), сообщил, где и когда будет очередная акция протеста. В итоге Миша, приняв "боевое крещение", с ходу заработал пятнадцать суток ареста.

Прошедшая со дня нашего с ним знакомства неделя многое изменила в жизни евреев: началась война Судного дня. Это были тревожные и волнующие дни: наша борьба за выезд в Израиль как бы слилась с борь-бой самого Израиля за право на существование.

...Итак, в субботу, тринадцатого октября, я стоял у синагоги на ули-це Архипова и собирал подписи желающих сдать кровь для воинов изра-ильской армии. Это была одна из наших "тихих" публичных акций, ко-торыми мы пытались продемонстрировать солидарность с родной страной в пору разгула в СССР санкционированной свыше кампании осуж-дения "сионистского агрессора".

Вдруг я увидел в толпе совсем молоденькую девушку, высокую и стройную, с красивым смуглым лицом; увидел и уже не мог отвести глаз. Она подошла ко мне и представилась. Оказалось, что это -- Ната-ша Штиглиц, мишина сестра. Наташу интересовало, что грозит аресто-ванному брату и чем родственники могут в таких случаях помочь.

С первого же взгляда она произвела на меня сильное впечатление. Со своей экзотической внешностью Наташа выглядела в советской тол-пе как иностранка. В тонкой куртке, она была похожа на бутон какого-то южного цветка, по ошибке попавшего в промозглую московскую осень, который и хотел бы раскрыться, да боится погибнуть от холода. Я сразу почувствовал ее прямо-таки болезненную стеснительность, но при этом смотрела Наташа мне прямо в глаза, и, встретив ее взгляд, я по-нял, что передо мной свободный человек.

Я ответил ей на все вопросы и попытался успокоить: такие передря-ги, как та, в которую попал Миша, являлись частью нашей повседнев-ной жизни. Я добавил, что некоторые из отказников получили разреше-ние на выезд именно после пятнадцатисуточной отсидки. Так, кстати, было и с Мишей: он уехал в Израиль в конце ноября.

-- Ты учишь иврит? -- спросил я Наташу.

-- Пыталась учить самостоятельно, -- ответила она, -- но совсем не продвигаюсь...

-- На каком ты уровне?

-- А ты? -- спросила она, уклонившись от прямого ответа.

-- Я знаю около тысячи слов.

-- И я в точности на том же уровне, -- не задумываясь сказала На-таша.

-- Присоединяйся к нашему классу, -- предложил я.

Прошло совсем немного времени, и я обнаружил, что она преувели-чивает объем своих знаний раз в двадцать; мне стало ясно, что Наташа присоединилась к нашей группе только для того, чтобы быть рядом со мной. Я, конечно, был на седьмом небе от счастья, но старался не пока-зывать этого из педагогических соображений.

Поначалу мы с ней встречались только на уроках да у синагоги. Я мог бы попытаться ускорить развитие событий, но не хотел искушать судьбу. С первого же дня знакомства я почувствовал, что наши души -- половинки одного целого, и им суждено объединиться. Наташа была для меня знаком, поданным с Небес и свидетельствовавшим о том, что я из-брал верный путь, -- потому что никогда не встретил бы я ее в своей прошлой жизни: для нее там попросту не было места.

Тринадцатого ноября семьдесят третьего года, ровно через месяц по-сле первой встречи, Наташа перевезла свои вещи в маленькую комна-тушку, которую я снимал.

Эти дни были самыми счастливыми в моей жизни. У меня оказалось сразу столько всего: любовь, друзья, цель, ради которой стоило сражаться; единственное, чего мне не хватало, -- разрешения на выезд в Израиль.

Щемящие сердце воспоминания уводили меня далеко за грань, отде-ляющую прошлое от настоящего, фантазию -- от реальности. Я вместе с Авиталью и Мишей летел из Швейцарии в Нью-Йорк, присутствовал на их встрече с Джерри Стерном -- американским евреем, с которым по-знакомился вскоре после отъезда Авитали, -- первым в длинном списке евреев свободного мира, боровшихся за то, чтобы меня выпустили в Из-раиль. Я был с ними в Вашингтоне, где Джерри устроил Авитали и Ми-ше встречи с Джавитсом, Хемфри, Драйненом и другими сенаторами и конгрессменами, посещавшими нас во время своих визитов в Москву. Я беседовал со знакомыми дипломатами и корреспондентами, которым наша деятельность была известна не понаслышке, -- мы вспоминали ос-новные события прошедших лет.